Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1

Ира купила два велосипеда. Себе — с дамской рамой, а мне — настоящий взрослый «Минск»! Могучий «Минск» с хромированными ободами, толстыми шинами и ослепительно сияющим никелированным рулем! А на руле — звоночек, а в нем — отражение моей ликующей физиономии на фоне яркого, как бразильский карнавал, радостно сияющего мира! Велосипед — прекрасная, как Рио-де-Жанейро, мечта каждого пацана! Жаль, что вместо кожаного седла с могучими пружинами пришлось мотать на раму тряпку: сам виноват — ноги коротковаты.

Теперь, если я не на рыбалке, то путешествую на велике вдоль берегов Иркута и Ангары. А по выходным я и Ира отправляемся на велосипедах в лес, подумывая о том времени, когда созреет земляника, черника, а там наконец-то подойдут грибы, малина, орехи — все то, что дарит сибирякам короткое, но щедрое сибирское лето.

А в город на велосипедах мы не ездим. Для этого надо зарегистрировать велосипеды, сдать экзамен на «право вождения велосипеда», получить в ГАИ велосипедные номера… а для всего этого нужна (всего-то!), справка из домоуправления о том, что я житель Иркутска, а не шпион из Страны восходящего солнца.

Справки… ох, эти справки! Однажды я спросил Иру: когда мы поедем к Черному морю? Наморщив лобик, Ира стала объяснять, что для того, чтобы прописаться на Черном море, надо получить справку о том, что здесь выписан, а для этого надо сперва прописаться здесь, а для этого — иметь справку с прежнего места жительства и выписку из прежней домовой книги для получения нужной справки в соответствии с предыдущей соответствующей справкой… Запутавшись в перечислениях справок, Ира вздохнула и рукой печально махнула. И понял я, что домовая книга, в которой хранятся квитанции за электричество, не от доброго домового, а от злобной фискальной машины СССР.

Оказывается, детей в таком возрасте, как мой, аисты не приносят. Такое выдающееся медицинское открытие сделал не я. Это авторитетно провозгласил участковый мент. И судя по тому, как угрозно громыхнул он перекошенной калиткой, уходя из нашего дома, отношение к моему самозарождению в этом доме у него было неодобрительным.

Для поселковых соседей хватает невинной лжи о том, что я Ирин племяш из деревни. И соседи, кто от делать нечего, а кто по сексотной подляне, задают мне пикантные вопросики: «Ну и как там — жисть в деревне?» Будто бы не понимают, что вопросы за жизнь в деревне уместны как беспокойство за стул покойничка: «Азохун вей, Сагъа! А что, Абгъама узе похогъонили? А я таки имею значительное беспокойство за его стул!» * * *

При «стирании грани между городом и деревней» стирается не грань, а деревня. Не надо беспокоиться за жизнь в деревне. Там не жизнь, а наоборот. Живут в деревне потому, что знают, что «колхоз — дело добровольное, хочешь — вступай, не хочешь — расстреляют». Но вякнуть про то, что в деревне плохо, — не моги! — это махровая антисоветчина. А хвалить жизнь в деревне — это озадачить всех вопросом: ты что, с луны упал и головой стукнулся? Для ответов на сексотные вопросики пользуюсь я стихотворными перлами советских рифмоплетов, которые, неустанно повышая производительность, бодро кропают псевдодеревенскую поэзию на неисчерпаемую тему:

А то я, хляя под сиваря, выдаю крепким рассольничком ядреные деревенские прибаутки, которых нахватался в поездах: «Уж така весела в деревне жись — токо за штаны держись!», «Ох как весело живем, будто в Польше, веселей всего тому, у кого хрен больше!». И так далее. А чем далее, тем позабористей, посолонее. Ведь сибирского сиваря хоть голодом замори, хоть замордуй в подвале НКВД, а он, размазывая кровь и слезы, и в преисподней, будет ерничать, охальничать и материться. Такова его живучая сибирская природа. Поселковые мужички на мои присказки как жеребцы регочут, бабеночки повизгивают кокетливо, как бы смущаются, но на прибауточки не обижаются. Вот стихи орденоносных холуев, сексотов-стихоплетов Светлова и Безыменского, подзаводят, потому что, по натуре, они насмешка над деревней. А с лихой прибаутки — что взять? Каков вопрос — таков ответ. Есть и такие народные частушки, которые не для всех, вроде:

Из-за вездесущих сексотов такие прикольчики поют только на ушко родным и близким. А частушки-то вмиг по стране разлетаются! Неужто все люди — братья?!