Сначала он оказался в кабинете месье Механика. Устроившись на покойном диване, Полина возилась с брезентовым рюкзаком:
Завидев Питера, кузина кинула ему багаж:
– Готово. Как говорится, и комар носа не подточит. Но здесь тебя никто не проверит, а в Ленинграде ты быстро покинешь судно… – сегодняшним утром Питер сфотографировался в мастерской по соседству с Люксембургским садом:
– Мне все это не очень нравится, – кузен Пьер разогнулся, – но держи, – он передал Питеру книжицу, – паспорт подлинный, я его позаимствовал… – кузен пощелкал длинными пальцами, – на набережной Орфевр хранят такие документы для наших нужд. Прошлым месяцем на рынке Гут д’Ор парню сунули перо в бок. Он военный сирота, вырос в приюте, родни у него нет…
Питер повертел аккуратно отклеенную фотографию месье Сержа Гренеля, двадцати лет от роду, уроженца Парижа. На него смотрел хмурый верзила. Покойному Гренелю не доставало нескольких зубов:
– Он выбивал долги, крутился на побегушках у наших марсельских гостей, – Пьер усмехнулся, – то есть марсельских банд, возящих сюда героин. Но в Гавре тебя, то есть Сержа, никто не знает, опасности нет… – Питер проверил тайник в рюкзаке:
– Ловко ты, – похвалил он Полину, – вообще ничего не видно, – кузина безмятежно отозвалась:
– Тетя Вера меня научила. На войне они перевозили документы и секретную информацию, – девочка помялась. – Питер, может быть, не надо? Что мы скажем твоей маме и Волку?
Сняв золотой хронометр, юноша надел старые часы, нашедшиеся в тюке с одеждой.
– Пьер все купил в лавке подержанных вещей, потратив меньше, чем я отдал за кофе с Луизой… – он вскинул на плечо рюкзак. Разбитые кеды оказались неожиданно удобными:
– Ничего не скажете, – Питер взглянул на часы, – то есть скажете через четыре дня, когда «Дюмон-Дюрвиль» пришвартуется в Ленинграде. Я уехал в Бретань, изучать бывшие семейные владения, – он пожал плечами, – в какой гостинице я остановился, вы не знаете… – он вытащил пачку дешевых сигарет:
– Я тебе оставлю письмо для мамы и Волка, – сказал он кузине, – передашь им через четыре дня… – Пьер неожиданно сказал:
– Ты молодец. Я бы так же поступил на твоем месте… – паспорт Гренеля искать никто не собирался. Пьер был доволен своей работой:
– Никто не поймет, что фотография переклеена. Папа успел научить меня своему ремеслу военных лет… – Питер намеревался выкинуть документ месье Сержа в первую же ленинградскую канаву. Он не хотел рисковать:
– Со связями мамы, – невесело заметил он Пьеру, – меня снимут с «Дюмон-Дюрвиля» даже на границе нейтральных и советских вод. Я должен добраться до СССР, мне надо исправить свою ошибку…
Питер аккуратно записал в школьный блокнот нужные ему московские адреса. Все сведения принесла Полина, незаметно порывшаяся в вещах брата:
– В замке я тоже кое-что слышала, – заметила кузина, – самый безопасный адрес – арбатская квартира Лопатиных… – Питер кивнул:
– На месте разберусь, что к чему. Паук с Кепкой меня никогда в жизни не видели и не знают, кто я такой… – за язык Питер не беспокоился:
– Маленький Джон долго болтался в СССР, а все равно не потерял акцента, но у меня, как и у Максима, вообще его нет… – он потушил сигарету:
– Долгие проводы, лишние слезы, – бодро сказал юноша, – поезд на Гавр меня ждать не собирается. Спасибо вам… – пожав руку Пьеру, он поцеловал Полину в щеку, – скоро увидимся… – Питер улыбнулся:
– Или не скоро, как дело пойдет.
Сбежав по гулкой лестнице, он потрогал спрятанный под футболку крестик:
– У Марты второй, – вспомнил юноша, – но Марту я вряд ли встречу. Ее пасут, как выражается мама…
Помахав курящим на балконе Полине и Пьеру, он пошел к метро «Шарль-Мишель».
Крашеная облупившейся белой эмалью корма «Дюмон-Дюрвиля» возвышалась над стоячей водой Большого Канала. В послеполуденной жаркой дымке, виднелись очертания городских домов. Чайки лениво кричали над головой, расхаживали по булыжнику набережных, расклевывая мусор из покосившихся урн. Захудалая аптека с зеленым крестом на вывеске ютилась по соседству с конторой порта и небольшим магазином, загроможденным ящиками с выпивкой.
В конторе на паспорт месье Гренеля даже не взглянули. Крепкий мужик средних лет повертел записку от капитана сухогруза:
– Пятьдесят франков и фотографию, – велел он невысокому парню в застиранной футболке, – мой кореш военных лет предпочитает нанимать всяких битников, – он со значением окинул взглядом джинсы юноши, – но кто я такой, чтобы с ним спорить? Месье Леконт капитан, а я отмахиваюсь от мух в конторе…
Читать дальше