Владлен Шувалов - Сабля императора

Блестящий полководец и стратег, гроза европейских монархий, с позором бежал из России. При этом, он не проиграл, формально, ни одного крупного сражения во время кампании 1812 года! Император ошибался. И эти ошибки стоили его армии победы, к которой он был очень близок вначале. Что же Бонапарт сделал не так?

Отступление Наполеона.

Еще до начала кампании, когда Наполеон принял решение идти на Москву, его маршалы в один голос отговаривали его.

Почему Бонапарт пошел на Москву, а не на российскую столицу – Петербург?

На этот вопрос он сам по сей день не может дать ответ.

В Петербурге находился царский двор, государственные учреждения, дворцы и поместья высших сановников. В случае приближения неприятельских войск, опасаясь за сохранность имущества, они могли оказать влияние на царя с тем, чтобы он заключил с французским императором мир на невыгодных для России условиях.

Да и просто удобней было идти к Петербургу из Польши, откуда начался французский военный поход.

Дорога с Запада к российской столице была широкой и добротной, не в пример московским.

К тому же по пути в Первопрестольную требовалось преодолеть дремучие брянские леса.

Видимо, он сделал это потому, что европейцы всегда считали подлинной столицей России, ее духовным центром именно древнюю Москву. И желанием Наполеона было нанести удар по России наиболее болезненно.

Похоже, у полководца Бонапарта амбиции преобладали над разумом. Известны его слова: «Если я займу Киев, я возьму Россию за ноги. Если овладею Петербургом, возьму ее за голову. Но если я войду в Москву – поражу Россию в самое сердце».

Наполеон совсем не собирался захватывать Россию. Ему нужно было только мощным ударом в пограничном сражении разгромить Русскую армию и принудить Александра к миру, чтобы поставить Россию в общий ряд сателлитов Французской империи.

У него даже была мысль позднее заключить с русским императором договор и совершить совместный поход в Индию.

Накануне русской кампании Наполеон заявлял Меттерниху (министру иностранных дел Австрийской империи): «Торжество будет уделом более терпеливого. Я открою кампанию переходом через Неман. Закончу я её в Смоленске и Минске. Там я остановлюсь».

Но в ночь с 23 на 24 июня 1812 года, когда Наполеон во главе первого батальона своей Старой гвардии по вновь наведенному мосту перешел на правый берег Немана, он понял, что что-то пошло не так.

Не было развернутой армии, преграждающей ему путь, не было вообще никого, ни единой души, только холмистая, с редкими перелесками земля до самого горизонта, да небольшие казачьи дозоры на дальних холмах, которые время от времени появлялись и снова исчезали.

Разведка доносила, что Великой армии Наполеона противостоят три русские армии, общей численностью, примерно 180 тысяч человек, перекрывающие дороги на север к Петербургу, в центральные губернии и на Киев. Расстояние между ними было около 120 километров.

– Значит, Александр струсил и отказался от сопротивления, – размышлял Наполеон. Это не входило в его планы. Отступление русских армий вглубь России застигло его врасплох, заставив в нерешительности задержаться в Вильно на 18 дней: таких колебаний император раньше никогда не допускал.

Он совсем забыл о «тактике скифов», описанной еще персидским царем Дарием, когда неприятель заманивался вглубь территории, отсекался от всех ресурсов, изматывался многочисленными короткими столкновениями, голодом и непогодой, затем окружался и уничтожался.

Да, Наполеон никогда и не применял эту тактику. За спиной его армии всегда был крепкий тыл стран, насильственно или добровольно присоединенных в качестве союзников, материальные и людские ресурсы.

Александр Первый не хотел войны. Он тут же направил к французскому императору личного посланника генерала Александра Балашова с письмом, в котором просил Наполеона объяснить мотивы «этого нашествия среди полного мира»и предлагал предотвратить войну, если французы возвратятся за Неман.

«Если Наполеон намерен вступить в переговоры, то они сейчас начаться могут с условием одним, но непреложным, то есть, чтобы армия его вышла за границу; в противном же случае государь дает ему слово, докуда хоть один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принять ни одного слова о мире».