Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый

– Разумеется. Мы тоже пойдем спать, свяжемся с тобой из Парижа…, – в Париже он переводил деньги, за вычетом своего процента, на некий счет, расположенный в Цюрихе. Микеле делал то же самое, только в Копенгагене.

Десять процентов суммы отходило им, как исполнителям:

– Тридцать тысяч за пять минут работы, – Герберт делил деньги с другими немецкими парнями, – Микеле теперь получит пятьдесят, а Боров заграбастал себе всю сотню…, – словно услышав его, приятель наставительно сказал:

– В моей родной стране, куда я когда-нибудь вернусь, меня ждут расходы на обустройство…, – он кинул карты на стол, – в следующий раз работай один, так выгоднее…, – Герберт вздохнул:

– Но тяжелее. За деньгами я не гонюсь, левая идея важнее. Но лучше похищать всяких богатеньких свиней или их отпрысков. Хлопот меньше, а выкуп можно получить отличный…

Он отхлебнул пива из купленной в баре мотеля бутылки:

– Кому не везет в картах, тому везет в любви, – юноша указал на стол, – значит, я первый. Смотри не засни, – он поднялся, – хотя долгие развлечения мы оставим на потом…, – Боров кинул ему картонный пакетик:

– На всякий случай, – весело сказал приятель, – хотя вряд ли она девица такого толка. У нее, кажется, не все в порядке с головой…, – Боров покрутил пальцем у виска, – хотя какая нам разница…

Герберт сунул презервативы в карман джинсов: «Никакой».

У пожилого официанта в пляжном кафе оказался неожиданно бойкий английский язык:

– Ваша барышня еще купается, – он водрузил на стол поднос с начищенным кофейником, – дело хорошее, молодой человек. Море сейчас, как парное молоко…

По белому песку пляжа под Фленсбургом расставили плетеные кабины с полосатыми шторками. Вечернее солнце золотило мелкую воду. Визжали малыши, стучал волейбольный мяч. В динамике медовым голосом пел Элвис: «Love me tender, love me sweet, never let me go…». Официант ловко поменял пепельницу:

– К нам часто приезжали британцы, персонал знает английский язык…, – если он и услышал акцент Микеле, то ничего не сказал, – отдыхайте, молодой человек…, – брезентовый рюкзак стоял у ножки его стула. Чемоданы лежали в багажнике BMW.

Не желая задерживаться в Германии, Микеле забронировал по телефону номер в пансионе на датской стороне границы:

– Я отоспался, – кофе сварили неожиданно крепким для Германии, – но я бы еще поспал…, – Микеле скрыл зевок, – ребята позвонят мне из Амстердама в Копенгаген, – юноша давно заказал номер в хорошей столичной гостинице, – и сообщат, как у них дела…

Микеле попытался подумать о пятидесяти тысячах долларов, которые скоро должны были пополнить его цюрихский счет:

– Ничего не получается, – он вспомнил птичку в сером тюремном платье, вытащенную ими из фургона, – мне даже неинтересно, кто она такая и куда ее везли, я думаю только об одном…

Седоватый мужчина, виденный им на барже, умер, получив пулю в затылок:

– И его жена умерла, – рука Микеле задрожала, пепел просыпался на стол, – она дышала, но недолго…., – на губах пузырилась кровавая пена, она пыталась хрипеть, – но их убил не я, как не я убил Джакопо…

Застреленный Боровом парень был военным сиротой, сыном повешенного нацистами партизана:

– У него нет родни, – Микеле сглотнул, – на акцию мы отправлялись без документов. Немцы никогда в жизни не поймут, кто он такой…

Жаклин не расспрашивала его о так называемом деловом обеде и не поинтересовалась содержимым появившегося в машине рюкзака. Микеле не собирался рассказывать ей о случившемся под мостом. Перед выездом из Тиммендорфер-Странд он купил сегодняшние гамбургские газеты. О перестрелке нигде не упоминалось:

– По радио тоже ничего не говорили, – Микеле слушал приемник в машине по дороге во Фленсбург, – полиция все засекретила…, – на акции они не снимали масок:

– И никто не выжил, – напомнил себе Микеле, – а о девчонке позаботятся Герберт и Боров…, – он возвращался мыслями к пожилой паре:

– Я сказал Жаклин, что хочу провести с ней всю жизнь, – вздохнул юноша, – у них, наверное, остались дети и внуки. Но я не виноват в их смерти, вернее, я не знаю, виноват или нет…

Прохладные ладони прикрыли ему глаза. Жаклин накинула полотенце на блестящие капельками воды плечи. От девушки пахло солью и ветром:

– Сидит, думает, – она прижалась влажной щекой к темным волосам Микеле, – закажи мне мороженое, милый…, – по дороге на север Джеки велела себе подождать:

– Отсюда опасно звонить в Рим, – напомнила себе девушка, – в Копенгагене я могу сделать вид, что гуляю по магазинам, но что мне даст звонок…