Екатерина Бордон - Симфония хруста

Возможно, «пекарня» – слишком громкое названия для широко распахнутого кухонного окна, с подоконника которого очаровательная мадам Лавелло продает всем желающим хлеб, булочки с корицей, круассаны и медовые крендельки. Ни вывески, ни столь популярных ныне столиков у входа. Но зато какой аромат… И какой хлеб! Délicieux 8 8 Фр. восхитительно ! Magnifique 9 9 Фр. великолепно ! Merveilleux 10 10 Фр. изумительно ! Клянусь вам, я съел целый багет в одиночку (изумительно хрустящая корочка) по пути к поезду, а потом вернулся и купил еще один, присовокупив к нему 5 круассанов и коробочку крендельков, которыми с таким удовольствием похрустела вечером моя Жо-Жо.

Запоминайте, друзья пекарня месье Лавелло – вот то место, с которого началось мое путешествие по Провансу. И именно его я рекомендую в качестве отправной точки всем вам.

* * *

Сколько себя помню, в детстве я почти всегда играл один. И представьте себе, мне со мной никогда не бывало скучно. Вообще, когда живешь среди Кренделя, Пирога и Муската, поневоле чувствуешь себя счастливым изгоем, даже если зовут тебя пусть и непривычным для Франции, но все-таки вполне человеческим именем – Бенджамин.

Со стороны я, наверное, казался скучным и через чур тихим ребенком. Но мне это нравилось! А уж когда в городе не осталось ни одного человека, который бы не оценил «божий дар» на моей заднице… Счастью моему не было предела, от меня отстали! Я мог часами лежать над огромным атласом или бродить в лесу. Сражаться, спасать мир, бороздить моря, открывать новые планеты, прыгать у костра с туземцами… Весь мир был в моей голове, а посему не удивительно, что я практически не замечал того, что происходило вокруг.

Кстати, вы когда-нибудь слышали о Битве у Сумрачных гор? Нет? Надо же, а я потерял там руку… Может, вы хотя бы плавали на пиратской шхуне «Красотка», когда она внезапно наткнулась на десять, нет пятнадцать подводных лодок, вооруженных пушками с непромокаемым порохом? Эх, славная была битва. Правда, мне пришлось ампутировать ногу. Осколок гранаты, сами понимаете, ее уже было не спасти. Нет, не сочувствуйте, у меня потом выросла новая. Да, это возможно, нужно только добыть в джунглях Амазонки сок чау-чау. Нет, это не собака, это ядовитый дуб! Да что я вам рассказываю? Вы все равно ничего не понимаете.

Бриош, Патэ и Мускат считали меня странным (пф, на себя бы посмотрели), но особо не мучили. Бриош пытался, но поверьте, друзья, это было не так-то просто. К примеру, подброшенные в кровать лягушки вызывали у меня бурю восторга, а не ужаса. Я тихонько нашептывал им новые миссии и выбрасывал в окно, на свободу (бедняги, надеюсь, их души покоятся с миром). А прозвища вроде Чудила или Дурачок я просто пропускал мимо ушей: всех великих не понимали при жизни.

По большому счет, я не сержусь на них, на моих братьев и сестру. Отец слишком ясно давал им понять, что я для него особенный, а дети такого не прощают. Мне было проще, чем им, завоевать его одобрение – для этого я просто мог спросить, маргарин какой жирности он предпочитает – а я даже не пытался его завоевать. Несмотря на оказываемое мне доверие, несмотря на даримые мне в неограниченных количествах любовь и благосклонность, я, как говорится, гулял сам по себе и ценил только свое мнение.

В общем, я был не такой как они, не такой как все вообще. Я не дрался с соседскими мальчишками, не таскал куски пирога со стола или конфеты из шкафа, не мучил жуков, не играл в куклы и машинки, не строил песочных замков. Мне все это было не нужно.

Потому что у меня была моя фантазия.

* * *

Из дневника Мускат Лавелло

14 июня, год 1965

Мой младший брат – придурок! Ненавижу его!

НЕНАВИЖУ

НЕНАВИЖУ

НЕНАВИЖУ

НЕНАВИЖУ

НЕНАВИЖУ

Скорее бы выйти замуж и сбежать из этого сумасшедшего дома! Не понимаю, почему папа с мамой так носятся с Бенджамином!

НЕ – НА – ВИ –ЖУ!

* * *

Пожалуй, единственным, кто так и не смирился с тем, что я чудак, был мой отец. Он как будто видел во мне только то, что хотел видеть – воплощение своей простенькой мечты о приемнике, которому достанется пекарня и который продолжит дело, начатое еще нашим пра-пра. Я помню, как дважды, а то и трижды в неделю он будил меня в 4 часа утра (боже, в это время даже петухи еще сладко спят и видят во сне симпатичных курочек) и, крепко держа за руку, тащил на кухню. Я безнадежно зевал и хлопал глазами, силясь прогнать сон, мои ноги заплетались и спотыкались о каждую ступеньку лестницы, а полы ночной рубашки, доставшейся мне в наследство от Патэ, мели полы, кое-где присыпанные, как снегом, мукой и сахарной пудрой. Я знал, мы идем слушать симфонию хруста.