Екатерина Бордон - Симфония хруста

Он просто слишком сильно нас любил.

P.S. Надеюсь, вы уже плачете или, по крайней мере, готовы это сделать, потому что, если честно, мне было бы неловко реветь одному.

* * *

Здесь надо кое-что пояснить, дабы вы избавились от всех заблуждений, которые успели наплодиться у вас в голове и, наверняка, плодятся до сих пор. Родинка – это просто родинка – скажите вы. И будете правы. Но только не в случае с моим отцом. Он был из тех людей, которые в начале своей жизни выбирают дорогу и идут по ней, даже не задумываясь о том, что где-то есть неисследованные земли или неизведанные приключения. И все-таки порой, ночами, такие люди вдруг просыпаются, словно от укола иголки или совести. Они лежат в темноте, слушая сонное похрапывание супруга, и думают: «Не ошибся ли я?». И теряют покой, и худеют, и оглядываются вокруг в надежде, что кто-то скажет нечто вроде: «Ты был прав, ты все сделал, как надо» и успокаивающе похлопает их по плечу.

Увы, такого человека у моего отца не было. И потому он без конца во всем искал знаки, подтверждающие, что он выбрал верный путь. В соответствии с этими знаками он выбирал место для пекарни, жену, политическую партию и даже, представьте себе, религию! Мой дед, насколько я помню, был атеистом, ибо считал, что в деле пекаря есть что-то языческое, почти бесовское. Всполохи огня в печи, острые запахи специй, туманная дымка муки в воздухе, дурманящий аромат свежеиспеченного хлеба… Да и вообще сам процесс готовки, по его мнению, был схож с подготовкой языческого ритуала жертвоприношения.

А вот мой отец был уверен, что все уважающие себя пекари должны быть христианами. Ибо сказал Иисус: «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда».

Ходить в церковь, молиться перед едой, не убивать и не желать жен своих ближних мой отец мог запросто. Однако один грешок за ним все-таки водился – чревоугодие. Да… Что-что, а поесть отец любил. Точнее, не «поесть», а «продегустировать», как он любил повторять, засовывая палец в кастрюльку с подливкой или утаскивая кусочек жаркого с праздничного круглого блюда.

– Пекарь должен быть толстым! – нежно поглаживая круглый живот заявлял он, когда мама робко заикалась о том, что у него больное сердце, и он должен беречь себя. – Если пекарь худой, никто не будет покупать у него хлеб! Это же противоестественно – худой пекарь!

А еще он считал, что женщины не должны занимать руководящих постов, черные кошки – безнаказанно переходить дорогу честным горожанам, а дети – плохо себя вести.

Толстяк и добряк – вот кто был мой отец! Он никогда не отказывал в помощи, подкармливал бродячих собак, обожал свою семью и трепетно, словно к новорожденному и долгожданному ребенку, относился к своему делу. Он часто вспыхивал по пустякам, словно солома, но также быстро остывал, снова превращаясь в добродушного пекаря, по локоть измазанного мукой и словно сошедшего со страниц детской книжки. Пользуясь «хлебными» метафорами, я бы сказал, что мой отец всегда напоминал мне скорее хлебный мякиш, нежели корочку.

Не знаю, насколько часто его простую душу мучили мысли о прошлом и будущем, но, думаю, частенько, раз уж он был так счастлив, обнаружив на моем младенческом заду «кунжутную» родинку. Могу поспорить, и на вашем теле наверняка найдется какое-нибудь пятнышко странноватой формы, которому вы никогда не придавали особого значения. Но для моего отца эта родинка была неоспоримым доказательством правоты, ответом на все невысказанные и утаиваемые даже от самого себя вопросы и, одновременно, маяком. Теперь он понял, в чем смысл его жизни и к чему он должен стремиться – к тому, чтобы передать мне все свои знания и, в будущем, свое горячо любимое дело.

* * *

Из путеводителя по Провансу Огюста Растиньяка,

изд-во «Le voyage»,

год 1958

Признаюсь вам, друзья, я долго не брался за путеводитель по Провансу (хотя мои редакторы и издатели настаивали) по одной единственной недостойной причине. Я боялся! Боялся, что не смогу ни словечка нового сказать о его чудесных улочках и закоулках, ибо ни об одном районе нашей милой Франции не сказано так много, как о Провансе. Скорее всего, трусость моя взяла бы верх надо мной (ибо я по природе своей человек нерешительный), если бы я не наткнулся в Пон де Шерв на восхитительную boulangerie 7 7 Фр. пекарня , о которой не упоминают ни Розье, ни Сезан, ни даже Дьёдонне в своих знаменитых «Путешествиях по французским закоулкам». Я был так возмущен подобной халатностью этих достопочтимых джентльменов, что немедленно взялся за перо!