Аскольд Де Герсо - Графиня поневоле. История продолжается

– О том я помню…

– Так я тоже не забыла и что за невоспитанность перечить госпоже? – придала своему лицу Лизавета сердитый надменный вид, что скорее вызывал улыбку, нежели трепет перед господами. Не умела она сердиться взаправду, не получалось как-то. Да и не до того сейчас, Лизавета, после упоминания о горячем чае, внезапно ощутила, как она замёрзла. Но тут же оба услышали, как возница постучал по передней стенке кареты.

– Чегой там, Петруша? – громко, чтобы тот услышал, отозвался на стук Ефремушка.

– Так, это… постоялый двор… Будем останавливаться? – поинтересовался возница мнением пассажиров. Ему-то, что, он почувствует, как морозец начинает пробираться внутрь, слезет с облучка и немного пробежится рядом с санями. Глядишь, немного, да согрелся.

– Знамо дело, будем, – перейдя на крестьянский говор, ответил Ефремушка, – заворачивай.

У Лизаветы тут же отлегло от сердца, иначе, через минут десять-пятнадцать она уже готова была стучать зубами от холода. Стенки кареты хоть и обиты войлоком, да только нет-нет да, откуда-то задувает ветер. Вот уже слышно, как Петруша покрикивает на лошадей, да и в окошко сбоку видно, в доме свет горит.

– Приехали покамест, – приоткрыл Петруша дверь, и следом вышел Ефремушка, чтобы подать руку госпоже.

– Прошу, госпожа Лизавета, – он аккуратно принял её, поставил на ноги. Ладно хоть валенки надела, а то, что бы было с ногами? Да и так, Лизавета с трудом стояла на ногах.

Тяжело ступая, в расстёгнутом тулупе Ефремушка зашагал вперёд, пока Петруша задавал корма лошадям, укрывал попоной. Едва открыл дверь в комнату, навстречу вырвался запах отменного борща с мясом, хлеба духмяного и клубы пара.

– Встречайте гостей, господа, – поприветствовал он хозяев и пропустил вперёд Лизавету.

– Благодарю.

В горнице значительное место занимала русская печь, облицованная изразцами, от которой исходило приятное тепло. Возле неё, у небольшого стола, возилась хозяйка – женщина средних лет и не хрупкой комплекции. Её миловидное круглое лицо, – на котором в глаза тут же бросались большие миндалевидные глаза с поволокой, – выражало искреннее радушие при виде гостей. Тем паче, что в последнее время постояльцев было немного, а вошедшие же одеты богато, в плане прихода не обделят. Увидев гостей, она засияла вся:

– Доброго вечера вам, господа и дамы. Как хорошо, что вы завернули к нам, на улице то, вон как, подморозило. Конец февраля на дворе, а мороз ничуть не желает отпускать, держит в своих тяжёлых рукавицах, – видно, заскучала по постояльцам и вот спешила, наконец, выговориться.

– Что правда, то правда. Валенки, и те не спасают от мороза, – согласилась с её доводами Лизавета. – Хозяюшка, можно чаю покрепче и погорячее…

– Конечно же можно, и не только горячий, и крепкий, а с молоком и мёдом. В такой холод и простыть не долго. Далеко ли собрались-то?

– С самого Санкт-Петербурга едем до родителей…

– Вот не побоялись вы выйти в дорогу, да столь дальнюю. Тут до ярмарки ехать в соседний город и то боязно, смелая вы дама…

– Дело не в смелости, надобность вынуждает…

Разговаривая с Лизаветой, хозяйка тем временем не простаивала, а наливала чай из пузатого, до блеска начищенного медного самовара, вытащила мёда в розетке: липовый, – подчеркнула, и, обращаясь к Ефремушке с Петрушей: а господа чего желают?

– Господа желают утолить голод и обогреться, – расплылся в улыбке, от обращения хозяйки двора к нему, как к господину. – Чай, сами, знаете, какой на улице собачий холод.

– Ничего, русские мужики и не такие морозы выдерживали… А, крепкого никто не желает? Медовуха есть знатная… – хитро подмигнула Петруше, определив опытным взглядом возницу.

– Медовухи можно попробовать, – от глаз Ефремушки не ускользнул недовольный взгляд Лизаветы, на что он ответил: – госпожа Лизавета, не поверите, до мозга костей пробрал холод… – и настолько с серьёзным видом он произнёс свои слова, что Лизавета не знала, как их воспринимать. Слугам слабинку продемонстрируешь, они ведь и обнаглеть могут, запретишь – они всё одно пропустят и не одну. После минутного раздумья она согласилась:

– По чарке и только, – сказала она.

И пока они ужинали, в горницу с улицы зашёл хозяин двора.

– Приятного аппетита, гости, – пожелав им, он отряхнул шапку меховую, стряхнул снег с овчинного тулупа и самокатных валенок и продолжил: – теперича у нас дня два будете пережидать непогоду. Не иначе, с утра завьюжит, ни зги не будет видно.