Михаил Крюков - Последний Совершенный Лангедока

Как я уже сказал, впереди шагом едет два десятка конных рыцарей со своими оруженосцами, а за ними мулы волокут громоздкий паланкин аббата. Рядом с паланкином следуют монахи – кто плетётся пешком, кто едет на осле. Замыкают отряд копейщики, а за ними тянется обоз, который никто не охраняет. Мы с Альдой едем в стороне от дороги, чтобы хоть немного уберечься от пыли. Иаков идёт пешком. Я предлагал ему лошадь, но он отказался. Для ослика мой слуга слишком велик. Он невозмутимо вышагивает, отмеряя льё за льё, привычно держа свою любимую дубину на плече. Ни жара, ни пыль его, по-моему, не беспокоят, он так и не расстался со своей меховой безрукавкой, а вот башмаки спрятал в мешок и идёт босиком.

Альда сначала с любопытством глядела по сторонам – в этих краях она не бывала – но скоро устала, однообразные пейзажи ей надоели, и она покачивается в седле, замотав лицо куском полотна так, что из-под пыльной повязки блестят только глаза. Я пытался развлечь её беседой на медицинские темы, но девушка меня не слушает – ей жарко.

Трубадур вертится среди рыцарей. Как-то на привале я посетовал на жару и пожелал дождя. Юк засмеялся:

– Да ты с ума сошёл! Если пройдёт сильный дождь, всё вокруг превратится в топкое болото, и мы будет торчать в чистом поле, пока дорога не просохнет. А если дождь будет слабым, вода испарится, не долетев до земли, и духота только усилится.

Трубадур объяснил, что для здешних мест такая погода – дело вполне обычное и даже желательное, потому что крестьяне выращивают виноград и оливы, а для них сырость вредна. И я, глупец, ещё жаловался на константинопольскую жару! Близость моря делает климат моего родного города мягким и приятным, удушающей жары и пыли нет и в помине. Воистину, познать истину можно только сравнив одно с другим, то с этим, хорошее с дурным.

Мы проклинали шумный и грязный лагерь крестоносцев под стенами Каркассона и мечтали покинуть его как можно скорее, а теперь ночлег в дырявом и душном шатре кажется недостижимым счастьем. Там, по крайней мере, можно было вытянуться во весь рост, и спали мы на лежанке, а не на земле. Каждый вечер Альда просеивает пальцами траву, на которую мы положим плащи, но всё равно под боком обязательно окажется камешек или сучок. Утром мы пробуждаемся со стонами и кряхтением, подобно ветхим старикам, и растираем затёкшие руки и ноги. Счастье, что у нас есть Иаков, который взвалил на свои плечи почти всю работу, без него мы бы пропали. Аббат Сито обо мне не вспоминает и ни разу не призывал к себе. Нам позволяют ехать за отрядом, но и только. Продовольствие и корм для лошадей мы должны добывать сами, а сделать это непросто – охрана легата выметает всё подчистую.

Местность довольно густо населена – нам часто попадаются деревни и даже замки мелких сеньоров, впрочем, больше похожие на каменные сараи. Встречают нас тоже по-разному. Иногда молебном, а иногда и запертыми воротами. Чаще всего дома стоят с распахнутыми дверьми и окнами, а людей не видно, они где-то прячутся. Предосторожность совсем нелишняя: мало ли что взбредёт в голову вооружённым людям под непонятными флажками на пиках? Брошенное жильё подвергается разграблению. О том, чтобы оставить деньги за взятое продовольствие и фураж, никто и не думает. Бывает, что отряд оставляет за собой пылающие дома, потому что у кого-то из воинов было плохое настроение. В жару поджоги опасны. Один раз солдаты устроили такой пал, что от стены огня спасла только река, которую едва успели перейти вброд. После этого аббат строго-настрого запретил забавляться с огнём. По лагерю ходили монахи и, угрожая отлучением, требовали осторожности.

Через несколько дней пути однообразная дорога стала невыносимо скучной, поэтому изнывающие от безделья рыцари после окончания дневного перехода затеяли турнир. Нашли ровную площадку, оградили её жердями, разбились на две партии, выбрали судей и начали схватки. Сначала прошли конные поединки. С копий сняли железные наконечники, и рыцари под свист и вопли зевак понеслись навстречу друг другу, старясь выбить противника из седла. Чаще всего они промахивались, и кони, роняя пену и храпя, проносились мимо друг друга. У границ ристалища всадники разворачивались и сшибка повторялась. Если одному из рыцарей удавалось попасть в противника, копьё с сухим треском ломалось, поединок останавливался и судьи начинали оценивать удар. Обычно целили в маленькие круглые щиты, которыми каждый рыцарь прикрывал левый бок, но случались попадания в плечо, грудь и даже в голову. Два или три раза рыцарь не мог удержаться в седле и со всего маху слетал на землю. Я думал, что от такого удара у бедняги окажутся переломанными все кости, но ничего подобного! Обошлось без единого вывиха.