Александр Идоленков - Из ада в вечность

«Вот где подлинные герои, а мы – так, деталь», – думал я, задыхаясь от давящего спазмами кома в гортани, со слезами на глазах. От чего эти слёзы появились у меня, я не знал: может, от радости, что остались живы, а может, от жалости к погибающим товарищам.

Конечно, мы остались живы, а значит, продолжим борьбу с ненавистным врагом, значит, будет кому преградить путь к Волге. Для этого и стоим мы здесь, и стоять будем, пока бьётся сердце у нас в груди, пока мы вдыхаем этот горячий смрадный воздух в свои обожжённые лёгкие.

Ещё один жуткий день подошёл к концу, осветив всю безнадёжность нашего положения. Я лихорадочно искал выход, но полностью закрыть его у меня не получалось. Боеприпасы заканчивались, бойцов катастрофически не хватало, и, наконец, мы смертельно устали физически и морально. Нас постоянно мучили жажда и голод.

Днём, во время затишья, под прикрытием выступающих элементов ландшафта, рискуя жизнью, мы обследовали в который уже раз примыкающие к нам сады и огороды в поисках овощей и фруктов. Съели всё, что хоть как-то было пригодно для употребления в пищу и что можно проглотить, не рискуя отравиться. Настало время, когда сырые недозрелые тыквы и почти зелёные помидоры нам казались не столь противными и вполне съедобными. Обречённые на полуголодное выживание, мы слабели всё больше и больше.

Ермилин, подносчик патронов, обратился ко мне с просьбой отпустить его с целью поисков продуктов питания.

– Идите, Ермилин, но прошу вас, понапрасну не рискуйте, – попросил я его, провожая долгим взглядом на прощанье.

– Вот этого, товарищ командир, вы мне никогда не говорите, – хихикнул он и исчез в темноте.

Этот солдатик всегда вызывал у меня какое-то непонятное беспокойство и массу вопросов. Все его поступки будили во мне чувство недоумения и насторожённости. Скрытность его поведения привлекала к нему внимание не только моё, но и бойцов, сидящих рядом с ним в одном окопе. С другой стороны, его бескорыстность, граничащая с самопожертвованием для товарищей по оружию, к которым он относился с искренним уважением, подкупала и разоружала.

Осип, так звали Ермилина, никогда не ждал указаний; больше всего в трудную минуту, когда наступала она неотвратимо и угрожающе, шёл осознанно трудностям навстречу и с достоинством выходил победителем. Решения он принимал спонтанно, с какой-то радостной решимостью, особенно если они были сопряжены с риском. Почему-то мне казалось, что всеми своими подвигами ему хотелось доказать, что он человек достойный уважения. Будто прошлая жизнь угнетала его и всё время тяготила, и ходит он постоянно по лезвию острой бритвы, балансируя между жизнью и смертью. Каждому из нас, живущему под солнцем на этой святой и загадочной земле, жизнь предоставляет возможности самостоятельного выбора, куда идти, с кем и как поступать. Вот и Ермилин жил своими порывами, руководствуясь обстоятельствами и возможностями данного промежутка времени.

Я не знал, что он задумал сегодня, но чувствовал интуитивно, что он не подведёт. Отчего-то я доверял ему, хотя это доверие основывалось на абсолютном риске и слепом безрассудстве. Иначе и быть не должно, только доверие было залогом уверенности в наших успехах в этих смертельных мгновениях нашей жизни.

Ермилин отсутствовал в расположении взвода, наверно, более двух часов. Он появился перед рассветом так же тихо и внезапно, как и исчез. В его руках был большой мешок из рогожи, наполненный какой-то поклажей.

– Где это ты был так долго, Ермилин? – спросил я, хотя сразу догадался, куда он ходил.

– Я, товарищ командир, днём смотрю на лежащих немцев на дороге и думаю: «Лежат немцы, у каждого за спиной паёк, он им сейчас стал просто ни к чему, а у нас во рту ни росинки. Нехорошо это, не по-божески». Решил ночью реквизировать. Вот я сходил и принёс всем пошамать, а то, смотрю, вы совсем потеряли боевой дух, – весело проговорил Осип, высыпая из мешка на пол подвала содержимое. Там оказалось несколько металлических ранцев, портсигары, электрические фонарики, бинокль, автомат. – Мог бы и больше принести, но фрицы что-то заподозрили, стали забрасывать осветительные ракеты, пришлось самому притвориться мёртвым и долго пролежать среди трупов в таком положении, а тут уж и рассветать стало, пришлось уносить ноги.

– Хорошо, что не стали стрелять, – заметил кто-то из бойцов.

– Нет, что ты, стрелять по своим, даже трупам, они не станут, – заверил Осип.

– Ермилин, ведь вы могли попасть в руки врага, так рисковать – это неслыханно! – стал возмущаться я, хотя в душе своей почувствовал фальшь и был рад этой удаче.