Алексей Иванов - Опыт № 1918

К числу таких зданий относился и дворец великого князя Николая Николаевича, только что полученный академиком Бехтеревым для организованного им Института по изучению мозга и психической деятельности.

– А одного здания, выходящего на набережную, нам мало будет, – Владимир Михайлович в расстегнутой генеральской шинели шел впереди щупленького комиссара, выделенного Бонч-Бруевичем для передачи особняка. Тяжелая прядь волос то и дело падала на глаза.

– Там еще здание и целый корпус – службы-с, – их сопровождал служивший у великого князя швейцар, до смешного схожий с Бехтеревым. И тоже с генеральскими лампасами.

– Оба здания нас вполне устроят! – напористый Бехтерев почувствовал азарт. – Зато всю эту красоту, – они вошли в основной корпус, – можете забрать себе. – Он обвел рукой вестибюль и парадную лестницу. – Ни картины, ни ковры не нужны. И золоченую мебель забирайте. У нас своя, попроще. (Не отдал, впрочем, и тем самым сохранил коллекцию старинного русского стекла и фарфора – увлечение супруги Николая Николаевича Анастасии (Станы) Черногорской).

…Напротив красавицы-двери великокняжеского дворца остановился автомобиль с «шоффэром» в кожанке, присланный Бокием. Мокиевский, поджидавший его, забрался в промерзлое нутро. Автомобиль двинулся, пробивая желтоватым светом фар снежную муть, со свистом несущуюся в сумасшедшем, завихряющемся танце.

Мокиевский корил себя за то, что поддался уговорам Бокия, но, с другой стороны, унылые девицы, которых Бехтерев притащил из Женского института, где в просветительском раже читал лекции, смертельно надоели. Им непременно требовались высокие чувства, страсти, стихи и прочая чушь, которой, как полагал Мокиевский, не осталось уже и в провинции. Но, видно, романы Чарской и стихи Бальмонта все еще не выветрились из их бедных голов, хотя они с уверенностью рассуждали о свободной любви и носили платья с разрезом до колена. И даже выше. Правда, скрывая «тайны», прячущиеся выше, вставочками из ажурных кружавчиков. Мокиевский тяжело вздохнул. Да-с, вечные проблемы с этими девицами. Слезы, истерики, идиотская ревность… Какая, к черту, может быть ревность, когда ты отдаешься на лабораторном столе? Да еще после того, как тебя оприходовал Владимир Михайлович! Он в этой части был так же неутомим, как и в науке. И как в науке, стремился к новым и новым идеям. Мокиевский развеселился и, игриво взглянув на шофера, пошутил по поводу петроградской погоды. Но шофер не выпускал изо рта папиросу «Зефир» и на шутку не откликнулся. Он был чем-то похож на Бокия: смуглый, в темноте кабины лицо едва можно было разглядеть, сумрачный и молчаливый. Мокиевский отметил, что когда он неуклюже садился в автомобиль, подбирая полы профессорской лисьей шубы, шофер, оставив на миг баранку руля, подхватил с сиденья и сунул в карман кожанки револьвер.

Только сейчас, когда они переехали мост через Малую Невку и свернули к дачам, Мокиевский понял, почему Бокий прислал за ним авто, сказав, что сам он не найдет этого особнячка.

На одном из поворотов, плохо различимых в темноте и летящих косо струях снега, авто остановил патруль, жужжа динамо-фонарем, внимательно изучил мандат, предъявленный шофером, и, козырнув, молча пропустил. И таких патрулей было еще не то два, не то три. Чего не бывало даже во времена самого гнусного 1905 года.

Зато когда они въехали за ажурную решетку особняка и Павел Васильевич вошел в вестибюль, дохнувший теплом, духами, пачулями, запахом свежих печений и настоящего кофе, он простил Глебу Ивановичу все: и длинную дорогу с мрачным шофером, и кольт на сиденье, и ноги, схваченные морозом даже в ботах.

Гостей встречала дама-распорядительница в платье с вырезом, не оставлявшим никаких сомнений.

– Прошу, прошу вас в ваши комнаты, – сияла дама. – Приведите себя в порядок – и к нам. Все уже собрались! Лили, – она кивнула красотке с ярко накрашенными губами, – проводите профессора!

Лили была так хороша и соблазнительна, что Мокиевский не удержался и прямо в коридоре шлепнул ее по крепкой заднице. Та засмеялась, оглянувшись через плечо. В комнате, перегороженной китайской ширмой, – старинный гардероб красного дерева, роскошная белая с золотом кровать, закрытая персидскими шалями, и небольшая прикроватная тумбочка. Потрепав Лили по щечке, Мокиевский отпустил ее и заглянул за ширму. Там обнаружилось все, что полагалось в хорошем публичном доме: таз для умывания, кувшины с горячей и холодной водой, французский расписной умывальник.