Олег Игнатьев - Пекинский узел

Но вот появился лорд Эльджин со свитой, всех пригласили к банкетным столам, и барон Гро предоставил слово своему коллеге.

Возбужденный говор стих. Все замолчали, повернувшись в его сторону и забыв на время о своих знакомцах, спутниках и веерах. Зрелые дамы поднесли к глазам лорнеты.

– Леди и джентльмены, – держа в руке бокал с шампанским, обратился лорд Эльджин к собравшимся и встретился взглядом с каждым, кто, по его мнению, должен был сыграть главную или вспомогательную роль в задуманном им фарсе под рабочим названием «церемониал коленопреклонения, или поход на Пекин». И если его взгляд задержался на американце, то Игнатьева он просто не заметил. Вернее, посмотрел так, как смотрят на афишную тумбу: пристально и безучастно. Зато он дважды помянул в своём праздничном спиче генерал-губернатора Шанхая, усадив того между двумя адмиралами: британцем Хопом и французом Шарнэ. Пусть почувствует их дружеские локти. При этом, давя усмешку, он заговорил быстрее, чем обычно, страстно и взволнованно. Заговорил так, чтобы каждый уяснил: он, лорд Эльджин, – опытный и дерзкий дипломат, фаворит палаты пэров, много лет служит короне и лучше многих знает, кто, на что способен из господ, одетых во фраки и непременно в белоснежные манишки. О, его не проведешь! Пусть образование у него не музыкальное, зато слух абсолютный, позволяющий улавливать любую фальшь, да что там фальшь – тончайшие оттенки в игре того или иного оркестранта. И в данное время никому иному, как ему была доверена дирижерская палочка, и дерзновенное право стоять спиной к сильным мира сего, к монархам и членам правительства, к ложам, партеру – ко всем, кто так или иначе захотел услышать старую английскую увертюру, исполняемую сейчас на гнилых подмостках дикого Китая. Увертюру древнюю, как мир: «Горе побежденным!»

Коснувшись внешней политики Англии, лорд Эльджин подчеркнул её открытость, гуманность и бескорыстие. Судя по его напыщенным фразам, единственное правительство, которое могло и может управлять миром в «условиях нового времени» это правительство её величества королевы Виктории, в честь которой он – её посланник – и предлагает выпить всех присутствующих стоя.

Военно-морской оркестр бодро грянул гимн «Боже, храни королеву!» и присутствующие чинно подняли бокалы, встав со своих мест. Черные сюртуки, белые морские кители и многоцветье женских платьев – весь бомонд и знать Шанхая. Его блеск.

В середине залы между столами был оставлен широкий проход. Множество цветов на столах, роскошные наряды и ослепительные украшения, великолепный интерьер клуба и широкие окна, сквозь стекла которых виднелось яркое безоблачное небо и голубело в летней дымке море, делали торжество необычайно пышным, а его атмосферу – удивительно праздничной.

Напротив Игнатьева, за дальним столом у противоположной стены, сидела девушка в нарядном легком платье, и, когда лорд Эльджин предложил всем выпить, она послала ему воздушный поцелуй и многозначительно приподняла свой бокал, словно приглашая англичанина отведать вина с ней наедине. Воздушное платье, отделанное кружевом и крохотными бриллиантами, придавали её фигуре особую стройность. Николай отвел от неё взгляд и печально вздохнул. Вспомнил My Лань. Она была бы в этом обществе ослепительно хороша, как бывает дивно прелестна и чарующе нежна полураскрывшаяся роза в утреннем саду на фоне зелени, обрызганной росой. В любом народе есть свои святые, есть явленные людям чудеса и красота, внушающие мысль о прелести и тайне жизни. Он прикрыл глаза рукой, и со стороны могло показаться, что он глубоко прочувствовал и теперь пытается осмыслить проникновенную речь лорда Эльджина. Разве что побелевшие скулы да еле заметное подрагивание пальцев могли говорить об иной причине его отрешённости. Спустя какое-то время к нему пробрался секретарь французского посольства барон Меритенс и попросил подойти к английскому консулу Парису. С дипломатической точки зрения это, конечно, было унижением. Консул сам должен был подойти к русскому посланнику или к его секретарю Вульфу, засвидетельствовать своё почтение и передать всё, что намеревался сообщить. Игнатьев кивнул и виду не подал, что самолюбие его уязвлено: он кроток, очень кроток, и к тому же глуп, как пробка. Ничего не понимает в этом мире. Ничего.

Английский консул Парис, недавно и прочно обосновавшийся в Шанхае, крепко сбитый господин с ледяным взглядом и выпирающей вперёд нижней губой, свидетельствующей о его крайнем самолюбии и выдававшей в нём натуру страстную, амбициозную, по слухам, был любимцем лорда Эльджина. Его деловая репутация могла отразиться в одной фразе: «Честолюбив, жесток и меркантилен». Нельзя не признать, что он прекрасно разбирался в дипломатических тонкостях и кичился своим знанием китайцев.