Сергей Мельгунов - Легенда о сепаратном мире. Канун революции

Позже (20 августа 1916 г.) на телеграмме русского посланника в Берне он положил резолюцию: «С Турцией надо покончить. Во всяком случае, в Европе ей больше нет места. Поэтому нам входить в сношения с оппозицией не следует». У армянских политиков был план использовать возможное восстание Джемаля-паши.

Ген. Поливанов в Петербурге развивал третью позицию: надо обратить главное внимание на Кавказский фронт, продвигаться к Константинополю и взять его с помощью союзников, находящихся в Салониках. Думская общественность критиковала Ставку, считая, что там смотрят по-иному, «руководясь главным образом ревностью к вел. кн. Ник. Ник.» (Родзянко).

Немцы пытались даже пускать в русскую армию соответствующие – весьма наивные – прокламации от имени «несчастного» царя, подавленного «интригами» своего «коварного» родственника и «вероломных» генералов, затеявших войну против его воли и готовых его за противодействие устранить от власти.

См. «На путях к дворцовому перевороту».

Разговоры в это время о заключении А. Ф. в монастырь, низложении Императора и возведении на престол вел. кн. Ник. Ник. отметил в своей летописи слухов и французский посол, передававший их даже на обеде у вел. кн. Павла Александровича 2 августа.

Сухомлинов подчинялся большинству, считая, что у него нет «нравственного права идти одному против всех». Позицию Сухомлинова подтверждают и показания Ник. Маклакова в Чр. Сл. Ком.

В мае Ставка додумалась до того, что отдала предписание заменять «поголовное массовое выселение евреев», затруднительное для выполнения и вызывающее «нежелательные осложнения», взятием «заложников из неправительственных раввинов и богатых евреев с предупреждением, что в случае измены со стороны еврейского населения заложники будут повешены». Материалы, собранные «Коллегией еврейских общественных деятелей», которая работала при евреях-депутатах Гос. Думы, дают яркие примеры дальнейшего творчества «ретивых генералов».

Эта вера в «непобедимость нашу при оборонительной отечественной войне, когда и время и пространство и самые черты нашего народного характера… должны нас спасти от превосходного по культуре нашего врага», была столь сильна в Ставке, что заражала и кн. Кудашева, который писал об этом Сазонову. Несмотря на выраженные в Совете министров скептические суждения, граничившие в устах Кривошеина с издевательством над теми quasi патриотическими формами, которые принимала «отечественная» война (в «Русск. Вед.» писатель Козловский одновременно показывал логическую бессмыслицу инсценировки «1812 года» в польских губерниях), Горемыкин, открывая Гос. Думу в годовщину войны, взял эту тему исходным пунктом для своей речи.

Как должно было отразиться во время войны беженство на общем транспорте, видно уже из того, что в сентябре беженцами было захвачено 115 тыс. товарных вагонов.

Ген. Данилов, исходя из преимуществ России в «отечественной» войне, в самые критические моменты высказывал Кудашеву оптимистическую уверенность в окончательной победе, если только «не будет революции». Сам верховный главнокомандующий поразил своим спокойствием председателя Думы. На вопрос Родзянко: «Что вы так спокойны?» вел. кн. сказал: «Я к этому приготовился, я еще в январе говорил, что не могу воевать без снарядов, без винтовок и без сапог».

Курьезно, что сам Кривошеин косвенно явился источником, откуда Ставка почерпнула свой мудрый проект. В письме Царя 8 апреля значится: «Прибыл Кривошеин и высказал Н. в моем присутствии разные соображения насчет мер, которые могли быть приняты для вознаграждения офицеров и солдат, уходящих из армии по окончании войны, кто отличился, кто получил увечья и вообще всех раненых. Отличные соображения, которыми я поделюсь с тобой дома». Как видно из воспоминаний Поливанова, этот вопрос обсуждался в Совете министров 3 марта и 17 апреля 15 г. и вновь на заседании в Царском Селе 24 июля. Идея находила отклик вовне – так в защиту населения землей «героев войны» выступал в «Нов. Вр.» проф. Мочульский, а позже Шульгин.

Фондом для этого должны были послужить земли государственные, скупленные Крестьянским Банком, отчуждаемые владения немцев-колонистов и неприятельских подданных. Янушкевич специально написал военному министру письмо (оно приведено в воспоминаниях Поливанова) с просьбой воздействовать на членов Думы (Родзянко или людей центра) в том смысле, чтобы с кафедры Думы было заявлено, что семьи добровольно сдающихся в плен будут лишены земельного пайка и переселены в пустынные земли Сибири. «Вопрос кармана довлеет над всем», – утверждал представитель Ставки, пытавшийся инспирировать вторую «отечественную войну»