Этон Цезарь Корти - Любовь императора - Франц Иосиф

Восьмидесятидвухлетний главный редактор газеты, поставленный в известность дирекцией тюрьмы, не может понять, как преступнику, с которым до сих пор он не был знаком, пришла мысль написать ему. В номере газеты от 13 сентября её главный редактор отмежёвывается от этого изверга в человеческом образе. Тем временем убийца направил федеральному президенту Швейцарии прошение, чтобы его судили в соответствии с законодательством кантона Люцерн, в котором ещё предусматривается смертная казнь, а не по законам кантона Женева, где подобное наказание не предусмотрено. Он подписывается: «Луиджи Луккени, самый опасный анархист-одиночка». Продолжает он писать и частные письма. В тюрьме у него для этого достаточно времени. Первым делом он пишет принцессе д’Арагона: «Как истинный коммунист я был больше не в силах терпеть подобную несправедливость, и как настоящий гуманист я дал понять, что уже недалеко то время, когда новое солнце будет светить всем одинаково. Я знаю, что надеяться мне не на что... Прожив двадцать пять лет, я достаточно узнал этот мир. От всего сердца уверяю Вас, что никогда прежде я не испытывал такого удовлетворения, какое испытываю теперь. Если бы мне улыбнулось счастье, которого я так жажду, и меня судили бы по законам кантона Люцерн, то я вприпрыжку побежал бы вверх по ступеням гильотины без всякого к тому понуждения». Спустя несколько дней он шлёт новое письмо принцессе. «Моё дело можно сравнить в делом Дрейфуса», — говорится в нём.

Какой гордостью наполнилось бы сердце преступника, если бы дирекция тюрьмы передала ему бесчисленные поздравительные письма из Вены, Лайбаха, Флоренции, Лозанны, Неаполя, Софии, Праги, Балтимора, Лондона, Румынии и Испании, в которых деклассированные элементы общества превозносили Луккени за его поступок. В них можно прочитать, что все, кто борется за благо человечества, согласны с его «благородным поступком», что он доказал — в народе ещё живы «герои», и что ему нужно держаться и не терять мужества, пока в знаменательный день своей победы народ откроет его тюремную камеру, и так далее.

Луккени не передавали не только эти письма, полные ободрения и поддержки. К сожалению, ему не передавали и письма, источающие ненависть и презрение, которые поступали в ещё большем количестве. Например, в одном из таких писем, написанном женщинами и девушками Вены, которое насчитывает не менее шестнадцати тысяч подписей, его называют «убийцей, бестией, чудовищем, кровожадным зверем...», которому «женщины и девушки Вены жаждут отомстить... за ужасное преступление, которое он совершил в отношении нашей любимой императрицы».

Труп Елизаветы покоится в гробу, установленном в гостинице. В Вену послан запрос, можно ли, как то предписывают швейцарские законы, произвести вскрытие. Франц Иосиф велит ответить, что надлежит поступать согласно законам страны. Поэтому 11 и 12 сентября группа врачей, в состав которой входят профессора Ревердина, Госсе и Мегевана, производит вскрытие. Стройное, изящное тело императрицы лежит совершенно обнажённое, прикрытое только лёгким покрывалом. Врачи уже не усматривают в этом трупе Елизавету, императрицу — для них она теперь всего лишь покойница. Они по-деловому обследуют труп, отмечают прекрасное состояние зубов покойной, измеряют длину тела, которая составляет один метр семьдесят два сантиметра, после чего приступают к более обстоятельному исследованию раны. На расстоянии четырнадцати сантиметров ниже левой ключицы, в четырёх сантиметрах над соском левой груди обнаруживается рана трёхгранной формы. Затем обнажают сердце и фиксируют его лёгкое расширение; орудие убийства вошло вглубь на восемьдесят пять миллиметров: сломано четвёртое ребро, пробито лёгкое и весь левый желудочек сердца. Однако рана оказалась очень узкой, и кровь изливалась из желудочка в сердечную сумку буквально по каплям, так что сердце слабело постепенно. Только поэтому и могло случиться, что Елизавета, мобилизовав всю свою необыкновенную энергию и удивительную силу воли, смогла пройти ещё сто двадцать шагов до судна и только там потеряла сознание.

Графине Штараи, посланнику в Швейцарии графу Кюфштайну и генералу фон Берзевичи пришлось, преодолевая ужас, присутствовать при вскрытии трупа императрицы в качестве свидетелей. Затем тело Елизаветы бальзамируют. Лицо её при этом разительно меняется, оно сильно раздувается, но врачи поясняют, что вскоре оно вновь обретёт знакомые милые черты. Усопшую облачают в её самое красивое чёрное платье, волосы укладывают так, как она всегда носила при жизни, и укладывают в гроб. На столе разложены вещи, которые всегда были с императрицей даже и во время последней её прогулки: маленькая незамысловатая золотая цепочка с обручальным кольцом, которое Елизавета никогда не надевала на руку, а всегда носила на шее под одеждой, часы из китайского серебра, на крышке которых выгравировано слово «Ахилл», кожаный веер на поношенном кожаном ремешке с колечком в форме стремени, браслет с бесчисленными брелоками, преимущественно мистического характера в виде черепа, символического изображения солнца, золотой ладони с вытянутым указательным пальцем, медалей с изображением Девы Марии и византийскими монетами; кроме того, два медальона, один — с волосами кронпринца и второй — с девяносто первым псалмом из Библии. Теперь все эти вещи вопрошают, что случилось с их владелицей и какова будет их дальнейшая судьба.