Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

С трёх сторон наступали чёрные камни. Лишь с одной стороны неярко светлело высокое узкое боевое окно, приманивая и терзая его. Камни давили. Камни мешали. Камни не позволяли ускорить бешеный бег. Камни были повсюду. Камни сзади. Камни слева и справа. Камни внизу. Камни над головой. Не было силы, чтобы их сокрушить, но хотелось в ярости бить по камням кулаками.

Мор наконец испугался, поймав себя на этом смешном, неуместном и постыдном желании. Это бесновалось бренное тело, всё ещё полное жизни, несмотря на власяницу и бич, и желание от ярости биться об стену заставляло бояться, что это презренное тело не выдержит последнего испытания, раз уже накануне хитрой плотью овладело отчаяние, и Томас Кромвель завтрашним утром потешится вволю над ним.

Что же станется с ним через час, через два? Пересилит ли слабое тело душа, достанет ли мужества в ней, достанет ли сил? Поможет ли слабому телу с достоинством перенести завтра жестокую муку? Сможет ли уйти туда благородно, с гордо поднятой головой, как издавна готовил себя?

Не в состоянии был сомневаться и ждать, попросил Господа, Который для всех нас есть сама справедливость, тотчас послать ему смерть, сей же миг, чтобы на людной площади утром не опозорить себя непростительной слабостью действительно бренного, действительно слабого тела.

Припомнился Цезарь.

Несчастный страстно молил:

— О, мой Бог, дай мне внезапную смерть!

Это было бы прекрасно и просто. Старый камень, ослабевший от сырости, мог бы внезапно упасть с потолка. Эту крепость построили очень давно, её башню превратили в тюрьму для опасных преступников. Казна была вечно пуста, и никто не заботился привести это страшилище в подобающий вид. В башне всё обветшало, осыпалось и оседало, даже пол ходил под ногами, и чудились чёрные трещины в дальнем углу, так и манившем его встать там и ждать, когда явит милость Господь.

Облегчённо и пристально разглядывал их.

Старая штукатурка на его глазах шевельнулась и поползла.

Шагнул, торопясь подставить беззащитную голову под тяжкий обвал пудовых камней, и вдруг остановился в глухом раздражении.

Тут милосердный Господь ответил ему:

— Это крест твой, мастер Мор. Твой крест.

И наконец разгадал, что это сумасшедшее малодушие бренного тела пытает и дразнит его.

Именно так, малодушие нас сводит с ума, если дать ему волю, а он не должен терять головы, не должен утратить власть над собой, чтобы крест свой достойно нести и пронести сквозь зверские муки свою небесную Душу.

Но где, где взять ему твёрдости духа?

И прошептал, может быть, только подумал:

— Господи, укрепи... Дай мне сил.

Что говорить, слишком самонадеянно сочинил в юности афоризм:

«С первого часа нашего рождения жизнь и смерть идут равномерными шагами. Мы медленно умираем всю жизнь. Когда мы говорим, мы умираем в это же время...»

Твёрдо верил тогда, что непременно выполнит всё, что задумал.

И вот мы в самом деле медленно умираем, но ему предстоит умереть в один, уже назначенный миг.

Как же в этот один, уже назначенный миг умереть спокойно и твёрдо, пройдя сквозь зверские муки? Как с достоинством умереть насильственной смертью, не исполнив ничего из того, что задумал, в чём видел смысл и цель своего бытия?

Теперь, когда был уверен, когда с точностью знал, что через десять коротких, мгновенных, мучительно долгих часов его больше не станет на свете, не хотел, не мог со смирением думать об этом, утешая себя, будто, мол, с каждым дыханием он всё равно умирает, и чудилось, чудилось где-то в самой сути его естества, что всё ещё обойдётся, как обходилось не раз, когда дерзко играл с всевластной судьбой, надеясь вырвать победу.

С каким наслаждением медленно умирал бы всю жизнь!

Стоит попросить короля, которому философ всё ещё, видимо, нужен. Громко ударить в дверь башмаком и вызвать охрану. Тогда не будет разорвано слабое тело, не станут волочь его по грязной земле, не будет распорот у живого живот, не будут вырваны и сожжены его внутренности, не будут неторопливо отсекать руку за рукой, ногу за ногой, не будет унизительной смерти от топора палача. Жизнь и смерть потекут естественно рядом, как текли до сих пор, и могут мерно, беспрепятственно течь до того самого часа, нам назначенного не нами.

Только попросить короля...

Чутким ухом старого узника в гулком коридоре уловил слабый шум размеренных дальних шагов, и тревожная радость охватила его. Представилось вдруг, что это королевская стража несёт ему сладкую весть о свободе... Что сейчас вот... Сейчас!..