Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

Разжав пальцы, наставник с мягким вздохом сказал:

— Ну, брат, гуляй, не знающий власти.

Наблюдая, как стремительно выпорхнул воробей и умчался куда-то, исчезнув из глаз, удивлённо заметил:

— Я вижу, что ваши определения относятся также и к нам, живущим спустя две тысячи лет после вас. Только слово «аристократия» нынче мы понимаем иначе.

Потирая ладонь, на которой сидел воробей, философ молвил устало:

— Из этого я заключаю, что и у вас кормило правления попало в руки слепцов. Они тоже руководятся не знанием, но ложными целями и обманчивым мнением.

Кусая губы, подтвердил:

— Да, учитель, и наши правители жаждут только славы и почестей, но ещё больше богатства.

Платон собирался что-то сказать, но тут юноша вмешался уверенно, дерзко, как не подобает ученику:

— Я нахожу, что правят у вас олигархи, то есть очень, очень немногие, кто владеет всем, чем можно владеть.

Томас с некоторым сомнением покачал головой:

— Пожалуй, нашу форму правления одним словом трудно определить. Отчасти у нас власть олигархов, то есть немногих, отчасти царская власть, после многих раздоров купленная с торгов, отчасти уже тирания, то есть власть одного, отчасти и демократия, то есть власть, как представляется непросвещённым, большинства, поскольку представителей нации избирают в парламент.

Прикрыв бесхитростные глаза, как будто пристально разглядывая ладони в паутине глубоких морщин, останавливаясь, трогая языком суховатые толстые губы, философ размышлял сам с собой:

— Переходное время всегда бывает крайне запутанным. Его не тотчас удаётся познать. Однако всё сущее стоит и в то же время не стоит на одном месте. По этой причине для философа и для всякого, кто превыше всех добродетелей ценит полное знание, абсолютно необходимо не принимать вселенную неподвижной. Ведь было же время, когда у власти стояли лучшие люди, аристократы, как принято называть их у нас, которые следовали советам богов, и тогда всё было общее, и люди не знали раздоров. Правда, они не удержались на месте. Страсть обогащения исказила их души. Охотники для ценных металлов стали копить золото и серебро, с помощью жён скрывая их в стенах жилищ. Лучшие люди превратились в царей, пользовавшихся ещё почётом и уважением граждан. Но богатства росли и росли. В первую очередь богатели преступники, святотатцы, отрезыватели чужих кошельков. Они образовывали власть для немногих, чтобы им было удобнее грабить сограждан. Богатые злоумышляли против бедных, собираясь обобрать тех до нитки. Бедные злоумышляли против богатых, мечтая когда-нибудь перерезать их всех до единого, лишь бы завладеть богатствами, которые те успели награбить. Бедным удалось победить. Они отчасти уничтожили, отчасти изгнали богатых, и богатство потеряло устойчивость. Оно слишком легко переходило из одних рук в другие и становилось соблазном для всех. Демократия даёт равные возможности обогащаться, но обогащает немногих, потому что богатства только одного, как ни дели, не хватит на всех. Власть достаётся по выбору, в голосовании участвуют все свободные граждане, и тот, кому, подкупом или по случаю, достаётся кормило правления, действует именем на рода, которым он избран, убирает противников и набивает свои кладовые из общественных сумм. Народное собрание иногда сменяет его, избирая другого, однако и тот, другой поступает таким точно образом, как и прежний, и вскоре гражданам становится безразлично, за кого отдать голос в следующий раз и стоит ли его вообще отдавать. Тогда демократия неизбежно превращается в тиранию. Первое время тиран всех обнимает и широко улыбается всякому, кого ни встречает, себя, натурально, не именуя тираном, обещает многое в частном и общем, освобождает кое-кого от долгов, раздаёт земли народу, а заодно и близким ему, притворяется кротким и милостивым ко всем. Он постоянно затевает войну, чтобы народ чувствовал потребность в сильном вожде, исподволь убирая своих осудителей, пока не останется у него ни друзей, ни даже врагов, от которых можно было бы ожидать хотя какой-нибудь пользы. Если общественная жизнь вашей страны к таким последствиям ещё не пришла, то не сможет со временем не прийти, ибо только одно из двух: великое или убегает или удаляется, когда подходит противоположное ему малое, или исчезает, когда последнее уже подошло.

Откинувшись на своей деревянной скамье, скрестив на груди бессильные руки, Мор с горечью подтвердил:

— Великое от нас уже давно удалилось.