Валерий Есенков - Казнь. Генрих VIII

— Приняв пенсию из рук короля, я буду вынужден отказаться от нынешнего моего положения, которое любого другого предпочтительней для меня, даже лучше всех остальных. Или, чего ни под каким видом я не желаю, рискую восстановить против себя многих сограждан.

Генрих вздрогнул и вскинул голову, как норовистый конь, оскорблённый прикосновением шпор:

— Ты дорожишь мнением черни? Ты боишься её?

Его глаза слегка улыбнулись, открыто поглядел на короля и твёрдо сказал:

— Да, именно так, мнения моих сограждан я ужасно боюсь, потому что уважаю их.

Генрих откинулся, переменил позу и произнёс, надменно складывая тонкие губы:

— Тебе не следует опасаться мнения черни. Я умею защищать моих слуг.

Казалось, был уже близко:

— Может быть, ваше величество, я выразился неточно. Я хотел только сказать, что если между моими согражданами и моим королём вновь возникнут недоразумения и разногласия относительно привилегий и прав, сограждане, зная, что я получаю пенсию из казны, не смогут считать меня искренним и справедливым защитником их интересов, они перестанут мне доверять.

Генрих сморщился, потеребил ухо и с презрением буркнул:

— Мнение черни? Что мне до него? И что мне до твоего отношения с теми, кто обязан повиноваться, а не противиться повелениям своего владыки?

Возразил:

— До этого есть дело мне.

Монарх вздёрнул рыжеватые брови:

— Однако же почему?

Плечами пожал, в свою очередь удивляясь, как может умный Генрих этого не понять:

— Ведь должен же кто-нибудь защищать привилегии и права ваших подданных верой и правдой, а не только за деньги, которые они готовы платить.

Король коротко рассмеялся и пренебрежительно бросил:

— Вот и защищай их привилегии и права, но не за деньги, что они платят тебе, но служа мне верой и правдой, тоже за деньги, которые даю тебе я.

Спокойно ответил:

— Чтобы служить им верой и правдой, я должен быть независим в одинаковой мере от короля и от них самих и не брать денег ни у одной стороны.

Его величеству надоел этот спор. Генрих попросил, принуждённо смеясь:

— Что ж, подумай, время у тебя есть, а пенсия останется пока за тобой.

Поклонился:

— Да, мне о многом надо подумать.

Томас тогда почти понял, но всё ещё не был уверен в себе. Свои догадки надо было проверить. Вновь погрузился в нетленные сокровища древних философов, порой проводя за столом целые ночи без сна, то перелистывая спасённые от истребления фолианты, то отрываясь от них, прикрывая уставшие от напряженья глаза, размышляя. Ему хорошо говорилось и спорилось с ними. Философ видел их точно выбитые на меди мудрые, умиротворённые лики, слышал приглушённые их голоса. Порой забывал, что прах древних давным-давно перемешался с ещё более древней землёй, кото рая когда-то носила их, как теперь носит его, чтобы потом принять его прах. Воображение разгоралось, видел себя среди них. Они были живы, и негромкими голосами делились своими мыслями.

Чаще других являлся к моложавому старику с поредевшей ухоженной бородой, заплетённой в косички, как уже нынче никто бород не носил. У этого человека был чрезмерно широкий низкий выпуклый лоб, так же чрезмерно широкая сильная грудь, точно тот был водоносом, и костистые плечи, покрытые изношенным серым плащом. Старик неподвижно сидел у подножия статуи. Статуя изображала мужчину в расцвете лет. Лоб мужчины был ещё шире, однако высокий и гладкий, совсем молодой, грудь тоже широкая и мускулистая, как у атлета. На подставке статуи было начертано:

«Митридат персидский, сын Ротобата, посвящает Музам этот образ Платона, работу Силаниона».

Философ восседал на обтёсанном камне, точно на троне. Перед ним на зелёной траве, поджав ноги, сидел ученик, только один, а прежде, предание говорит, ученики приходили к камню десятками. Между ними на свободном пространстве беспечно прыгали воробьи, похожие на всех других воробьёв, что ужасно удивило его. Собрав лоб морщинами, подозрительно хмурясь, Платон слабым голосом говорил:

— Странный я видел сон: будто превратился я в лебедя, летал над деревьями сада, садясь то на одно, то на другое, доставляя много хлопот птицеловам. Скажи же мне, Симмий, что бы это могло означать в моей жизни?

Глядя пристально на прыгавших воробьёв, что-то выклёвывавших у его ног из травы, ученик негромко сказал:

— Этот сон в твоей жизни, учитель, я думаю, не имеет никакого значения. Его смысл, должно быть, указывает на те времена, надеюсь, очень далёкие, когда тебя призовут великие боги и ты нас покинешь, твоих верных и преданных учеников.