Андрей Зайцев - Смута

Сам-то он давно протрезвел.

– Выпил маленько.

– Да уж, маленько.

Артемьев смягчился. В душе он был рад, что его гость все-таки возвратился домой живым, хоть и в крови.

Когда казак разделся и молча умывался колодезной водой, купец пристально его разглядывал со спины и понял, что кровь на одежде была не его. Но чья?

– Вечерять будешь?

– Буду.

Тимофей вдруг почувствовал приступ голода и припомнил, что в кабаке закусывал не очень много.

На столе его ждала уха из щуки. И жбан браги. Хозяин сел напротив и смотрел, как ужинает казак.

Молчание затягивалось. Но Тимофею и в самом деле было неловко. Предупреждал его купец, чтоб был осторожен. А он что?

– Так ты ничего рассказывать не хочешь? – наконец обронил хозяин, в упор глянув на него.

– А чего рассказывать? – казак принял беспечный вид. – В кабаке схлестнулся с каким-то мужиком… Не помню уже и с чего началось.

– Но ты крепко его, – подначил купец, как будто поверив ему. – Крови сколько! Уж я тебя знаю!

– Видел я пепелище большое, но старое уже, – переменил тему разговора казак.

– Что за пепелище? У нас тут пожаров много бывает.

– Да сказывали, дворец там стоял царский.

Хозяин нахмурился.

– Кто сказывал?

– Прохожий.

– Они много наговорят.

– Да в самом деле.

Артемьев уже смекнул, что это Опричный дворец. Но говорить об этом не хотелось. Знал он человека одного, тоже купца бывалого, который когда-то вошел в этот дворец, да обратно не вышел. А еще про дворец в народе ходили слухи разные. Если все передать – волосы дыбом на голове встанут. Было туда три входа. На западной стороне – сплошная стена. Царь Иоанн входил во дворец с восточной стороны. И хаживали туда, как передавали шепотом, всякие вещуны, которые будущее любого человека могли узнать. И часто по ночам оттуда выносили людишек мертвых, которых потом сбрасывали в Поганую лужу. А кто они были? Кто поймет?

– Чего ж не пьешь?

– Больше не хочу.

– Это хорошо, – сказал хозяин и налил из жбана себе в стакан. – А я выпью. Чтоб крепче спалось.

– Как знаешь.

Тимофею вспомнилась утренняя гостья, но спрашивать о ней не решился. Все-таки он здесь чужой человек, даже несмотря на то, что хозяина от верной смерти спас. Но понял он одно. Если сейчас купец предложит ему остаться – он согласится без колебаний.

Борис спал тяжелым сном, когда вдруг к нему вошел царь и положил руку на плечо.

Борис вздрогнул, открывая глаза. И сразу вскочил, искоса глянув на царя. Показалось, что у того лицо потемнело, как лики святых на древних иконах, и взгляд какой-то остановившийся, неживой.

– Спишь?

– Задремал маленько, великий царь…

– А того не знаешь, что измена во дворце?

– Знал я, великий…

– Довольно, Бориска, скоморошничать! – резко оборвал его царь Иоанн. – Эй, хватайте его и в темницу!

И вот Борис уже на дыбе, и палачи выворачивают ему кости. А царь тут как тут, посмеивается:

– Что, Бориска, не ждал, что я измену распознаю?

– Не изменял я тебе, государь… – шептал Борис, и чудное дело, боли совсем не чувствовал он.

Царь наклонился к нему поближе и сказал:

– За измену гореть тебе в аду!

И вдруг Бориса прошиб холодный пот. Чего это он? Нет ведь царя Иоанна! С того света, что ли, он к нему явился?

Открыв глаза, Борис Годунов некоторое время неподвижно лежал в постели, обдумывая сон. Давно уже не снился ему царь Иоанн Васильевич. Но лицо его навеки запечатлелось в памяти, оттуда его уже не вытравить ничем. Сколько раз видел он, как пытают людей, обвиняя в государственной измене, мнимой ли, настоящей – это не имело значения. Когда-то сам царь, сильно подпив, сказал ему, что изменника найти – благое дело. Но не менее благое – найти того, кто еще не помышляет об измене, но внутренне готов к ней. Такие переходы в мыслях царя Иоанна только непосвященным могли показаться странными. Но он, Годунов, знал, откуда это пошло. Там, в этих книгах, что остались царю от знаменитой бабки его, византийской принцессы Софьи Палеолог, многое было сокрыто от любопытных глаз, невежественных и темных. Иоанн Васильевич черпал вдохновение, читая о многочисленных заговорах при дворе византийских императоров. Анна Комнина поведала о разных судьбах, возвеличивая отца своего. Но были и другие. Царь Иоанн никогда не говорил Годунову напрямую о своих пристрастиях в таком деле.

А жизнь все время испытывает человека. И нет тому конца.

Вот вчера состоялся торжественный въезд в столицу всей плененной родни последнего сибирского хана Кучума… Были там и сыновья его Асманак, Шаим, Бабадша, и совсем малые Кумуш и Молла. Жены, невестки, дочери в шубах бархатных, украшенных золотом и серебром, все ехали в резных санях, удивляя собравшийся народ своим видом.