Андрей Зайцев - Смута

Вспомнилось все, что было несколько месяцев назад…

Старик-шаман, умирающий на берегу речки, бубнил что-то на своем языке, но их толмач слова перевел.

– Говорит, Кучума не возьмете, он уйдет…

– Как не возьмем? – вскинулись мужики. – Чего он там талдычит, нехристь? Кучумку найдем и за Ермака он нам ответит!

– Кучум уйдет к ногаям. И там найдет свою смерть! – вновь перевел толмач.

– Мы его сами должны убить! – волновались мужики.

– А чего он нас позвал? – спросил тогда Тимофей у толмача.

– Он хочет, чтоб мы убили его родню, сыновей и остальных…

– Это еще зачем?

– Говорит, Кучум убил его брата и всю семью… – ответил толмач.

– Если он знает, когда умрет Кучумка, почему ему не знать, когда и остальные помрут? – засмеялся Игнат Нарубин, пронырливый мужик. – Пусть его бог и наказывает кого он хочет!

Он глазами все обсмотрел, обшарил и толкнул казака.

– У них припасов – тьма! Давай их обоих и…

Тимофей глянул неодобрительно. Но Нарубин затеи своей не оставил. Подбивал и других, но рука ни у кого не поднялась убить и так умирающего старика и его молодого родственника. Когда Нарубин сам хотел мальчонку заколоть, Тимофей под руку его ударил и саблю выбил.

– Ты чего, сарынь донская? – вскипел Нарубин. – Я тебя убью!

Вот тогда они первый раз с ним сошлись. И Нарубин отделался несколькими выбитыми зубами.

Когда возвращались, один из казаков тихо сказал ему:

– Игнат этого тебе не забудет… В первом же бою жди пули в спину…

С тех пор Тимофей Нарубина остерегался. Но и тот обходил его стороной. Видно, ждал удобного момента.

– Чего же сказал шаман?

На него смотрели внимательные глаза Натальи. Тимофей смутился из-за своей задумчивости, вроде как забыл тех, с кем сидел за столом.

– Сказал, что Кучума мы так и не возьмем.

– Вона! – восхитился Артемьев, хлопнув себя по коленке. – Выходит, он правду предрек!

Странное чувство овладело Тимофеем. Он будто услышал, что шаман его зовет, где-то тут рядом находится. Он огляделся. Но вокруг сидели только родственники купца.

– Чего потерял, казак? – пьяный купец все-таки был сметлив, все подмечал.

Но в душу заглянуть не мог. А там блуждали тени убиенных, и кровь, и слезы – все смешалось, как в жутком вареве антихриста. Вот так, убивая на войне, сам становишься нехристем, подумалось Тимофею.

И вспоминать о пережитом больше не хотелось. И Наталья женским чутьем уловила его настроение. Не стала дальше расспрашивать.

Вскоре разошлись.

Когда укладывались спать, жена толкнула хозяина в бок.

– Чего ты?

– А вот чего… – она придвинулась к нему. – Видишь, что происходит?

– А что такое?

Пьяный купец хотел спать и к разговору не был расположен.

– Наташка к нему тянется…

– Разве?

– Ей-богу!

Артемьев лег на спину, одеяло поправил. Потом спросил с видимым безразличием:

– И что такого? Пусть их, ее все равно замуж выдавать пора.

– Да ты что, с ума сошел? – жена даже на локтях приподнялась, в темноте глядя на мужа, хотя особо ей рассмотреть ничего не удалось. – Он же, Тимофей, голый, как щука. У него же ничего нет за душой! И за него Наташку?

– Он еще наживет. Он мужик справный, хороший.

– То-то, наживет, – передразнила она мужа. – Разве что ты ему подаришь?

– Я ему по гроб жизни обязан.

– Что ты все заладил, как припадочный! Обязан. Обязан! Про это наплевать и забыть! Прошлое это дело.

– Тебя там не было, вот что! – чуть озлился хозяин. – Когда смертушка тебе в глаза заглядывает – про многое задумаешься.

– А о Прохоре ты забыл?

– А чего мне про него помнить? Я Наталье не указ. Кто ей люб, за того пусть и выходит.

– Так он жених ей!

– Про это разговора меж нами еще не было. И сейчас не те времена! – прибавил он, как будто обращаясь к кому-то третьему, тому, кто когда-то мог осадить его, заставить совершить что-то нехристианское, подлое.

– Ты, вот тебе крест, умом тронулся, – сказала жена, увидев, что мужа не переубедить, и легла, закрыв глаза.

Стало ей понятно, что одними разговорами делу не поможешь.

Февральская поземка мелко кружила над обледенелой землей. Сын известного московского купца Ивана Осколкова, Прохор, как будто без дела слонялся по почти безлюдным улочкам. Редкие прохожие издалека казались какими-то карликами, смешно шагавшими по грязновато-белесым дорожкам. По наледи было непросто идти, того и гляди кувыркнешься и с ног долой. Прохор ни на кого не обращал внимания, занятый своими мыслями.