Андрей Зайцев - Смута

Смерть ведь еще недавно на него заглядывалась.

Вот так недавний холоп Алешка Бец, захмелев, говорил, не всегда связно, о том, что случилось с ним. И чувствовал – не может высказать главное. Не получается. Слова выходят какие-то корявые. Он ведь еще и не переболел этим. Мысли путались. Ульяшка вспоминалась. Как она там? Теперь им вовек не свидеться.

Сидели вокруг костра, кто слушал, кто молчал, а кто и спать пошел. Спали тут же, расстелив на земле старое тряпье и шкуры. И как это он сразу не заметил, что тут, в лощинке, лежбище. Построек никаких нет, но шалаши под деревьями. И везде коряги расставлены, как табуреты. Сюда возвращались на ночлег. И только он, голодный как сурок, ничего не видел, кроме куска жареного мяса, от вида которого сводило живот до судороги.

Ясно было как божий день, что повезло ему весьма. Если бы не Денис, его бы кончили до рассвета. Зачем он им?

Заметил Алексей, хоть и пьян был, что рассказ его не вызывает никакого участия. Равнодушно смотрели на него варнаки. Только Денис подбадривал.

– У нас, Алешка, беглые холопы тоже есть… Вон Гришка спать завалился. Он уж лет пять как сбежал. И все не поймают никак. И другие тоже. Кудлатый в Юрьев день уходить собрался. Да долги у него оказались непосильные. Идти некуда. Только скрываться.

– Если поймают – убьют меня, – невесело сказал Алексей, думая о своем.

– Это как пить дать, – согласился Денис. – А ты чего хотел? Но у тебя обратной дороги нет. С нами останешься.

– Я же… – бормотал Алешка, не понимая, как ему с разбойниками оставаться?

– Чего? – Денис хворостину в огонь подкинул, улыбнулся. – Боишься?

– Нет, но… непривычно мне как-то…

– Оно поначалу никому непривычно. Но раз ты руки в крови обагрил – тебе деваться некуда. А хочешь – назад иди. Тебя примут по чести.

– Назад не пойду, умом не тронулся еще.

– Вот, уже лучше, – хмыкнул Денис. – А ты из какой деревни?

– Кремнёвка!

– Не слыхал.

Вскоре Алексей, сморенный дневными заботами, уснул и проспал несколько часов. Пробудился уже перед рассветом. Неподалеку от него двое разбойников тихо разговаривали. И чудно стало Алексею. Он их слова разбирал, но смысл сказанного от него ускользал. «Все еще пьяный я, что ли?» – подумалось ему.

Он лежал, не показывая вида, что не спит. Как ему дальше жить, он и представить себе не мог.

Еще несколько дней назад была у него Ульяшка, был свой дом, и вот все рассыпалось в прах. Эти люди лихие, к которым он случайно попал, они ведь просто так его не отпустят ни в жизнь. Вышло у него страшное дело – убил человека. Но ведь это по правде все получилось. Не смог бы он дальше жить в деревне, видеть глаза Ульяшки и потом встречать наглого Алексашку. Чем так жить – лучше утопиться. Но Алешка с детства помнил: самоубийцы – сами душу свою губят. За это от бога нет им прощенья. Пусть и путано обо всем этом рассказывал ему отец, но главное он хорошо усвоил. Жить на земле, пока Господь дает.

Перевернулся на бок Алексей, расправляя затекшие мышцы. Разбойники все говорили.

А в лесу уже посветлело. Темнота медленно расступалась перед лучами восходящего солнца.

Зашевелились и другие разбойнички. Алексей решил, что будет до последнего лежать, прислушиваться к разговорам. Хоть и выжил он вчера, а полной уверенности не было.

Тимофея на хуторе у одной вдовы разместили. Сам он с другого хутора был. Но туда далеко везти. А он в уходе нуждался. Когда рванье с него сняли, то увидали незажившие раны по всему телу. Одна на правом боку гноилась.

– От горячки мог запросто помереть уже, – сказал Тимофею Никита Репей. – Гной, вишь, какой? И как выжил – непонятно.

Остальные казаки молча разглядывали Тимофея. Что верно, то верно. Давно уже его в покойники записали. И любопытство разбирало молодых казаков. А что с другими сталось, кого не убили в степи? И как там, в Крыму? Что за жизнь?

Но, ясное дело, Тимофею сейчас не до разговоров. Оклематься бы маленько.

Матвей Ширшов по старшинству распорядился, чтоб в Лебяжьем пока оставить. Против этого никто не возражал. Кому какое дело? Только Арсений Костылев глазами сверкнул. И тут же взгляд отвел, желваки на скулах заходили. Или показалось Матвею? Чего Костылеву с Тимофеем делить?

Но подумав, сразу же забыл об этом. Нужно было думать о делах насущных. Здесь, в Лебяжьем домов мало было. И казаки почти все пожилые уже. Кто помоложе и половчее, тот в станицу подался.

– Вот тут, Тимоха, ты поживешь маленько, – сказал Матвей, когда бежавшего от татар казака ввели в хату и положили в углу.