Валентин Гнатюк - Святослав. Хазария

Дверь резко и широко распахнулась, дохнув холодом. Овсена недоумённо обернулась. В проёме она различила фигуру в воинских доспехах, за нею теснился ещё кто-то громоздкий в овечьем тулупе. «Посыльные от Святослава?» – мелькнуло в мыслях. Однако шестым женским чутьём она враз уловила в неведомых посланцах нечто чужое и страшное. И, повинуясь этому чувству, невольно встала перед купелью, загораживая сына.

В тот же миг двое бросились к молодице, схватили, заломив руки так, что слёзы брызнули у неё из глаз. Тот, что был в тулупе, запустив здоровенную пятерню в волосы Овсены, поднял её залитый слезами лик и, повернув к двери, спросил у третьей тёмной особи, возникшей в узком проёме:

– Сия, что ль, девка?

Чёрная особь молча кивнула, и тут же узкий длинный кинжал пронзил сердце молодой женщины. Убийцы отпустили жертву, и она упала ничком на широкую лаву, раскинув руки. Мир разом померк для неё, и она уже не видела, как здоровяк, шагнув к дитяти, на миг замешкался. Мечислав так глядел синими чистыми очами, будто само небо играло в них. Потом малец громко заплакал, от дверей прозвучала команда по-гречески. И тогда здоровяк в тулупе всё тем же привычным ударом оборвал крик младенца. На землю хлынула алая кровь.

Стало тихо, только кровь капала с лавы в бадью и на землю, смешиваясь воедино – материнская и младенческая…

В это время тень заглянула в дверь, окинув всё быстрым хищным взором.

– Кончил? Уходим! – велела она.

Вскочив на быстрых коней, разбойники унеслись прочь по снежному первозимью.

Над лесом громыхнуло, сухо щёлкнуло, будто бичом, и тяжкий гром с яркой молнией ударил в белую землю.

Избор как раз увязывал дрова, когда услышал громовой раскат. Потом полыхнуло, и старец увидел совсем неподалёку вставший между землёй и небом огненный столб, несмотря на белый день на миг осветивший всё пространство вокруг. Зимняя гроза – горючая слеза Сварога! А такой великой молнии, вставшей столбом, Избор никогда не видывал. Это не на шутку встревожило кудесника. Подхватив вязанку, он поспешил домой, на ходу вознося молитву богам.

Ещё не достигнув землянки, сердце волхва упало, – дверь была настежь отворена, а перед порогом чернел вытоптанный круг человеческих и конских следов. За миг до того, как вбежать вовнутрь, Избора пронзила страшная догадка, он уже знал, что увидит. Но представшая жуткая картина неслыханного убийства едва не лишила Избора чувств. Что может быть на свете ужаснее зрелища обезображенных насилием тел чистых и невинных существ – юной женщины-матери и младенца?!

Волхв глухо застонал, изо всех сил сжав голову. Перед очами поплыла, обволакивая мозг, горячая, как кипящая смола, темень. Но одновременно с чёрной тьмой внутри вспыхнул огонёк жажды возмездия. Усилием воли волхв заставил сознание вернуться.

«Догнать! Я должен настигнуть убийц!» – застучало внутри частыми молоточками.

Избор выбежал из землянки и остановился у следов, уводящих в лес. Надобно настигнуть убийц во что бы то ни стало! Волхв стал горячо шептать заклинание, трижды повернулся вокруг себя и ударился о землю. Через миг почувствовал, как мышцы налились силой, а сердце – яростью. Его уста исторгали горячее дыхание, очи блестели решимостью, он становился Воином – необычайно смелым и сильным, который выходит на смертельный поединок с превосходящим силой противником и не имеет права проиграть.

Распрямив спину и грудь, весь будто выросши, легко и свободно одолевал Избор кусты и сугробы, перескакивал через буреломы, сжимая в руке своё единственное оружие – нож-тесак для обрубки веток. Волхв не помнил, сколько он бежал, но когда выскочил за очередной поворот лесной тропы, увидел их совсем близко – одного дюжего мужика в овечьем тулупе, какой носят в зимнюю пору кияне, двоих воинов в греческой броне и одного черноризца. Тропа была узкой, они ехали гуськом: впереди черноризец, за ним воин в греческой броне, потом киянин в тулупе, и второй воин замыкал злодейский отряд. Избор в единый миг почувствовал, что главный у них черноризец, и ощутил ещё нечто неведомое, но сосредоточиться на этом не мог, потому что видел спину уходящего врага и пылал огнём праведной мсты. Кудесник собрал всю ненависть и боль в единый образ и с силой послал его в затылок последнего убийцы, который закрыл собой остальных на узкой тропе. Тот дёрнулся, поднялся в седле и, обхватив голову руками, словно в неё угодил камень из пращи, с диким воплем завалился назад, а потом и вовсе рухнул в заснеженные кусты. Всадники смешались, в недоумении глядя по сторонам и на корчившегося в предсмертных судорогах воина. Послышались удивлённые и растерянные возгласы на греческом и русском. Второй воин быстро извлёк стрелу из колчана и натянул тетиву лука, сторожко оглядываясь по сторонам. Мужик в тулупе соскочил с коня и присел у поверженного воя, а черноризец, не покидая седла, лишь мельком взглянул на умирающего и стал внимательно озирать заснеженный лес.