Алексей Салмин: Буря на Волге

— Сколько тебе приботали? — спросил Чилим.

— Пятерку. Это бы черт с ней, да только Дуську-то больно жалко. Эх, и девка была... — вздохнул Веретенников. — Ждать обещалась.

— Жми, ребята! — крикнул Чилим и тихо добавил: — Бобик подходит.

— Поживей! — крикнул конвойный.

Пока работали на втором участке, на первый уже привезли инструмент и взрывчатку.

В помощь подрывнику начальство назначило Чилима и Веретенникова. Подрывник держит сожженное напарье, а Чилим с Веретенниковым бьют кувалдами. Потом вычищают из отверстия щебень и, засыпав заряд, снова забивают отверстие, оставив узкую скважину для фитильной спицы. Конвойные гонят всех в укрытие, за скалы, подрывник горящей головешкой дотрагивается до фитиля и тоже прячется. Земля под ногами вздрагивает, раздается оглушительный грохот — и часть скалы валится в воду, выбрасывая тучи брызг.

— Ура! — кричит офицер и тут же выгоняет всех скатывать остатки взорванной скалы.

Приехавший подрывник, проработав неделю, был переброшен на другой, более важный участок, а подрывное дело осталось за Чилимом. Работа шла и у него неплохо, если бы не случилось несчастье. Как-то Чилим поджег фитиль, но взрыва не последовало.

— Должно быть, спичка отсырела, — сказал Веретенников. — Надо бы добежать и взглянуть.

— А если взорвет?

— Ну, что ж, — улыбнулся Веретенников, — другого жениха Дуся найдет...

— Нет уж, лучше я сам, — сказал Чилим.

— Беги! — подтолкнул его конвойный.

Чилим пробежал шагов двадцать и, оглушенный взрывом, покатился под откос.

Левая рука, повыше локтя, болталась у него как на веревочке. Когда разорвали мокрый от крови рукав, то увидели торчащий наружу обломок кости. Чилим потерял сознание. Так и отправили его на лечебный пункт, где фельдшер сделал перевязку, а потом перевезли в иркутскую тюремную больницу.

Месяца через три, когда тюремное начальство в присутствии врача проверяло больных и снимало с довольствия умерших, увидели в списке фамилию Чилима.

— Что с ним делать? — спросил надзиратель.

— Хорошо, если на своих ногах доберется домой, — ответил врач, — а то и в дороге может...

— Почему же? — не понял надзиратель. — Рука затянулась.

— Собственно, это уже не рука...

— Ну пусть и одной работает.

— Нет, — не соглашался врач. И, наклонившись к надзирателю, шепнул ему: — Легкие-то у него...

— Понятно, — сказал надзиратель и вычеркнул фамилию Чилима из списка, сняв его с тюремного довольствия.

Начало августа 19О5 года. Федора Ильинична вышла из своей лачуги и присела на край завалинки в ожидании Васи. Он с утра еще ушел в затон удить окуней, Поглядывая вдоль улицы, она услышала свисток савинского парохода, подходившего к пристани. Этот заунывный гудок напоминал ей далекое прошлое. Когда она была еще девушкой, то, услыхав гудок, бежала встречать пароход, на котором служил ее отец лоцманом и всегда что-нибудь привозил — или гостинцы, или обновку. Позднее, когда была молодушкой, бегала встречать мужа, шли они домой всегда веселые и счастливые. А теперь — одна-одинешенька, и некуда голову приклонить...

Тяжело вздохнула Ильинична, вытирая ладонью слезы на впалых щеках.

Громкий кашель невдалеке вывел ее из задумчивости. Она увидела подходившего человека в серой со множеством заплат рубахе, с заправленным под веревочный поясок левым пустым рукавом.

— Здравствуй, старуха! Вот и я, — хрипло произнес он, силясь выдавить улыбку, — Чего же плачешь? Али не рада?

— Милый ты мой! — всплеснула руками Ильинична. — Да разве это ты пришел?! — заголосила она и припала к нему головой. — Тень от тебя осталась.

— Ну хватит, Федынька, слезой горю не поможешь... — утешал он жену.

В конце улицы мелькнула пунцовая рубашка, это бежал его Вася со связкой окуней на кукане.

— Тятька! — подбежал он к отцу.

У Чилима задрожали плечи. Он, сидя на завалинке, зажал сына в коленях. Широкой ладонью молча гладил его черные вьющиеся волосы.

— Мамка! Иди вари уху!

Вошли в избу, Вася втащил отцовскую котомку, в которой болтались запасные лапти, жестяная кружка и кусок черствого хлеба.

— Вот и все, что заработал за три года, — сказал Чилим, вытаскивая из мешка свои пожитки.

— А рука где? — спросил Вася, пощупав пустой рукав.

— Оторвало, сынок.

— А больно было?

— Не помню, милый... Как я рад, что, наконец, добрался... — сказал Чилим и закашлялся.

— Настыл, что ли? — спросила Ильинична.

— Ничего, ерунда, пройдет...

Но Федора Ильинична горестно качала головой — она знала, чем может кончиться эта ерунда...