Алексей Салмин: Буря на Волге

Вскоре лодка с мертвым Сковородкиным и связанным Чилимом отошла к пристани, Молодой Чилим остался один и, обливаясь слезами, начал вычерпывать из лодки воду.

До января Чилим сидел в пересыльной тюрьме, дожидаясь вызова. Губернский уголовный суд был завален делами. Из Красновидова привели двух старух, уличенных в поджоге торговых домов. От помещика Лебеденко пригнали под конвоем крестьян, убивших лесника. От княгини Гагариной привезли трех связанных парней, подозреваемых в поджоге десяти стогов барского сена. И так без конца...

Когда, наконец, жандармы привели Чилима в судебную камеру, судьи и присяжные уже зевали и нехотя, даже с досадой, поглядывали на подсудимого.

Чилим увидел прежде всего огромный портрет царя в позолоченной раме. Николай второй, в военном мундире со шпагой и широкой голубой лентой через плечо, строго смотрел на подсудимого.

Под этим портретом, в кресле с высокой спинкой сидел председатель суда, по бокам его, в креслах со спинками пониже, сидели остальные члены суда. Ниже ступенькой, на простых деревянных стульях, разместились присяжные заседатели, их было много, и все они позевывали, перешептываясь между собой. Вид у всех был серый, измученный.

Лицо председателя было желтое, точно из воска, маленькая черная бородка подскакивала вверх, когда он говорил что-то, глядя на обвинителя, соседу справа — члену суда. Тот стоял на трибуне и рассеянно перебирал какие-то бумаги, видимо, отыскивая дела Чилима.

Председатель, болезненно наморщив лоб, смотрел на трибуну опухшими глазами, он был не в духе. Не только оттого, что устал вершить дела правосудия, но и оттого, что положенное время для отдыха провел сегодня дурно, обмывая с судейскими друзьями какое-то выгодное дело. Оно бы, конечно, и не совсем было дурно, если бы не продулся вдрызг этому обвинителю.

— Ставлю банк — берет, — жаловался он, — ставлю другой — туда же. Рад, что удалось набить карман...

— Шулер, — посочувствовал член суда.

Тихую беседу их прервал секретарь суда. Он стал зачитывать акт предварительного следствия.

— Подсудимый! — поднялся председатель, — Встаньте! Отвечайте суду, каким образом вы умертвили стражника Сковородкина?

Чилим и не думал кривить душой, да и улики были налицо... Он знал одно, что судья работает за деньги, адвокат хлопочет за деньги, свидетели принимают присягу тоже за деньги. Как же можно искать на суде правды, не имея гроша в кармане? Решил говорить напрямик. И, комкая свой смятый картуз, ответил:

— Господа судьи, да, я, виновен в том, что убил стражника, но я скажу только одно: убийство случилось по ошибке. Я было хотел оттолкнуться от его лодки, а весло соскользнуло, да и ночь была темная, разве впопыхах-то разберешь... Стражника мне жаль, хотя его теперь и нет в живых — дело прошлое, но все же я скажу, что был он человек хороший. Бывало, придет на ватагу: «Ну как, Чилим, спрашивает, рыбку ловишь?» — «Этим, говорю, и кормлюсь, что ловлю». — «Уху, наверное, сваришь?» Ну, мы люди простые, рады гостю, сваришь ему уху, а он опять: «Вот чего, Чилим, сам знаешь, рыба посуху не ходит, жидкость требует». Ну, мы люди простые, понимаем что к чему, и гонишь, бывало, за водкой сына. Стражник нальется доверху, накушается ухи и спит за милую душу там же, на травке под кустиком, Потом, когда очнется, домой собирается. «Вот чего, Чилим, говорит, жена завтра пироги хотела стряпать, неплохо бы и с рыбой». Что же, пожалуйста, и на пироги ему рыбы дам, а там он и уйдет спокойно...

— Ближе к делу. По существу, — предупредил председатель.

— Да я уже все сказал.

— Значит, признаешь себя виновным в убийстве Сковородкина?

— Да.

— Хорошо, садись! — сказал председатель и что-то спросил поочередно у членов суда.

— Свидетель Трифон Сверчок! — крикнул председатель. — Встаньте и отвечайте суду, как было дело.

— Я ничего не знаю, — заявил Сверчок. — Я в этом деле не участвовал, а только ходил подглядывать, куда Чилим поедет рыбачить, и вернулся доложить Пронину, за что получил двугривенный и выпил стакан сивухи. Пронин погнал меня за урядником, но разбудить его не удалось, он был уже мертвецки пьян. Тогда вызвался идти дежуривший в участке Сковородкин. Больше я ничего не могу сказать.

— Хорошо, садитесь, Сверчок. Свидетель Клешнев!

— А что сказать, господа судьи? Человек я подневольный, ведь сказано, если нанялся — значит продался, куда пошлет хозяин, туда идешь и едешь. Кроме всего прочего был выпимши.