Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

Она перестала раскачиваться. Уперевшись ногами в землю, отпустила крученые, толстые как девичьи косы, верёвки качелей, и безвольно сложила руки на коленях.

Акиму стало так жалко её, что всё бы отдал, лишь бы она не грустила.

— Тётя осенью хочет в Петербурге квартиру купить, переехать и помогать ему. Ведь он у нас гордый и денег не возьмёт, — нежно улыбнулась, видимо, представив отца. — А тётя добрая и понятливая… Докторов хороших планирует пригласить, лекарства дорогие купить, глядишь, папа и поправится, — успокоила этой мыслью себя, вновь ухватившись за верёвки качелей. — У неё детей нет, за кем ещё ухаживать, — оттолкнулась ногами от земли, давая этим понять Акиму, чтоб он начал раскачивать качели. — Муж у тёти богатый был, — продолжила она. — Промышленник, как Зинаида Александровна его называла. Заводик ей оставил после смерти и деревеньку. Любил он её, а тёте, догадываюсь, был безразличен… Но задарил цветами и подарками, как мама′ рассказывает, вот и вышла за него, несмотря на разницу в возрасте…

— Брак по расчёту, — брякнул Аким.

— Ну, ты скажешь, — отчего–то обиделась Натали, вновь перестав раскачиваться.

Видно не вязалось в её уме — тётя и расчёт.

— Брак по одиночеству… — пояснила она. — Вернее — от одиночества…

На вечернюю поверку юнкера опоздали.

Всю обратную дорогу Дубасов страдал. Но теперь не от боли, а уязвлённого самолюбия.

— Видишь, мал враг, да кусюч, — приложил к глазу сорванный листочек.

— Пчела! — дурачась, заорал Аким, и заржал, увидев, как юнкер с испугом отбросил листик.

Дубасов ничего не сказал по поводу глупой шутки товарища, но столько страдания было в его взгляде, что Акиму стало стыдно за своё веселье.

— Ну что ты тужишь, Громила. Шрамы украшают мужчину, — не сдержавшись, вновь хихикнул он.

— А чего тогда хмыкаешь? Думаешь, если один глаз остался, не вижу? Так у меня уха два. Не увижу, так услышу…

— Так ты же везучий человек, — с жаром воскликнул Рубанов.

Дубасов внимательно поглядел на товарища, выискивая ухмылку, но, к его удивлению, приятель был серьёзен, как никогда.

— Это в чём везучий? — с огромным сомнением поинтересовался он.

— В том! — уверенно ответил друг. — В любом деле следует искать положительную сторону… Помнишь, как капитан Бутенёв своей анненской саблей махал? Вжик — и нету уха! А тебе повезло. Вот она, положительная сторона, — опять заржал Рубанов.

— Чё–то, не нравится мне твой смех.., — подобрал хворостину Дубасов, но вспомнив что–то своё, юношеское, тут же её отбросил.

Государева рота была в шоке от увиденного.

Зерендорф, начавший высказывать претензии Акиму по поводу опоздания, узрев Дубасова, довольно замолчал и стал обдумывать фельдфебельским умом, как на этом отрицательном примере показать юнкерам, что Бог всё видит, и строго метит опоздывающих на вечернюю поверку.

— А если бы Кусков присутствовал? — неожиданно даже для себя, возопил он, озвучив фельдфебельские свои мысли.

Кускова кутузовский облик портупей–юнкера абсолютно не зацепил, ибо у него отекли оба глаза от неумеренного принятия горячительных напитков.

Несколько шакалов, благодаря командиру роты Его Величества, стали лавочниками, что означало большое продвижение по карьерно–купеческой лестнице и по их табели о рангах равнялось фельдфебельскому чину. А шакал приравнивался всего лишь к ефрейтору. Ниже был только половой в дешёвой харчевне.

А всё счастье случилось оттого, что два дня назад, капитана высочайше произвели в подполковники. Друзей у вновь испечённого подполковника в Красносельском лагере было предостаточно, чтоб интеллигентное лицо, путём несложных манипуляций рюмками, превратить в ноздреватый блин.

Пользуясь прекрасным настроением ротного, который уже никого не узнавал, друзья выпросили увольнительные на воскресенье.

— Отдыхайте ребята, — нетвёрдой рукой подписал тот бумаги. — Меня тоже в одну семью пригласили, — оглядел себя в небольшое зеркало, особое внимание обратив на подполковничьи погоны. — Стал высокоблагородием, — благосклонно выслушал поздравления юнкеров. — Ничего, через месяц с небольшим и вас в подпоручики произведут, — высокоблагородно икнув, пожал им руки.

Воскресным днём друзья направились в Дудергоф по официальной офицерской дороге. Идти по тайной юнкерской тропе Дубасов наотрез отказался.

— Как у меня внешний вид? — обратился к Акиму. — Глаз проходит?

— Проползает! — критически оглядел то, что Дубасов назвал глазом. — Зато напоминает российский флаг. Белые, синие и красные окружности смотрятся очень патриотично на фоне узкого турецкого ока. Думаю, бывшему вольнопёру Бутенёву сие зрелище придётся по душе.