Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том третий

– Обжегся, – рукав занялся огнем. Ворон, усмехнувшись, сбросил рубашку: «Новую мне сошьешь».

– Ночи здесь не жаркие, – женщина приподняла полу плаща. «Иди сюда». Задул злой, северный ветерок.

Оказавшись рядом, поежившись, Степан шепнул: «У тебя в сарае сено припасено, хозяйка? Я к нему привык».

Зашевелившись, Анна устроилась у него под боком:

– Лежи, – сказал ей Степан, – скачешь, как блоха, дай поласкать тебя вволю. Лежи тихо.

Он погладил белокурые, ровно лен, волосы, рассыпавшиеся по его груди:

– Лежать бы так со сладкой, своей женщиной, ходить в море, недалеко и ненадолго, смотреть, как растут дети. Что еще надо-то? Денег, – он усмехнулся, – и внукам моим хватит. Куда еще-то? На что их здесь тратить, все свое. Даже рубашку она мне сшила, как и обещала.

– Повернись, – велела Анна озабоченно. «Не жмет нигде?»

– Нет вроде, – потянувшись, Ворон закинул руки за голову. «Хорошо».

– Какой ты высокий, – изумленно проговорила женщина. «И большой, ровно медведь».

– Каждый вечер со мной в кровать ложишься, – Степан взглянул сверху на ее прикрытые чепцом косы. «Пора бы и привыкнуть, Анна». Она нежно погладила его жесткую ладонь: «И в руках твоих я вся помещаюсь».

– Так и надо, – Степан ласково поцеловал ее: «Кто еще тебя так обнимет, как я, Анна?»

– Никто, Стефан, – поднявшись на цыпочки, Анна закинула руки ему на шею.

– Не тянись, – сев на лавку, Ворон удобно устроил ее на коленях: «Медведи есть у вас в горах?».

– Как не быть, – поболтав ногами, скинув домашние туфли, Анна ахнула: «Ты куда руки тянешь, день на дворе!».

– Зимой надо поохотиться, – шерстяной чулок будто сам скатился с ее ноги:

– Ты что, до зимы здесь сидеть собрался, – удивилась женщина, – но как же твой корабль?

– В Англию путь отсюда недолгий, – ответил Ворон:

– К Рождеству вернусь, и потом никуда не уеду. Что, – он поднял бровь, – мне руку убрать?

– Да не надо, – томно ответила Анна, – делай, что делал.

– Я ведь и кое-что другое умею, – уложив ее на лавке, встав на колени, Ворон еще успел вспомнить, что надо опустить засов на двери.

Взглянув на ту самую рубашку, лежавшую рядом с кроватью, он рассмеялся.

– Ты что? – Анна нежилась под его рукой.

– Так, – Ворон уткнулся в ее худенькое плечо. «Ты родить от меня не хочешь, а?».

– Чего ты вдруг? – удивилась она. «Куда мне рожать, я замужем, хоть и, – она помолчала, – соломенная вдова. Не могу я, милый».

Степан молчал, прижав ее к себе.

Анна помрачнела:

– Не хочу прятаться, а потом дитя свое чужим людям отдавать. Мужчинам все равно, – она усмехнулась, – кончил, и пошел себе. Носить да рожать нам приходится. Нет, Стефан, хоть и люблю я тебя, но нет.

– Неправа ты, – Ворон накрутил на палец соломенный локон:

– Неправа, Анна. Я за больше чем двадцать лет первый раз такое женщине предлагаю. Потому что если это мой ребенок, так я хочу его растить.

Анна села, волосы упали льняной волной на маленькую грудь. Женщина гневно сказала:

– Если найдешь сына своего в приемных детях, а дочь в обители, так расти. Нельзя мне сейчас рожать, а ждать, пока муж мой умрет – это может, еще с десяток лет пройдет.

– Не замужем ты, – взорвался Степан, – тебе это и английские богословы сказали, и шотландские! У него после тебя две жены было! Полюбовница ты, вот и все!

Он потер щеку. Рука у Анны оказалась тяжелой. Синие глаза женщины упрямо похолодели:

– Мне плевать на всех ваших богословов. Я ему обещалась, а он мне, и узы эти только смерть разорвет. Как не станет его, тогда я с тобой к алтарю хоть в рубашке пойду.

Ворон тяжело вздохнул. Она горько улыбнулась:

– Только кажется мне, что не случится такое. Ты как со мной жить собрался, невенчанным?

Он кивнул.

Анна посмотрела куда-то в угол комнаты. Глаза женщины заблестели быстрыми слезами.

– Побаловался, и езжай домой, – велела она, – к жене своей.

Ворон было открыл рот, Анна отмахнулась:

– Ты думаешь, что я первый год на свете живу, и женатого мужика от холостого не отличу? Жена у тебя, Стефан, хорошая. Видно, что следит она за тобой, любит тебя.

– Любит, – Ворон вспомнил опостылевшую супружескую постель.

– Я горячая да сладкая, – серьезно сказала Анна, – но любая такой станет, если ты с ней ласков да заботлив. Руки у тебя золотые, добрый ты, здесь, – похлопав рукой по кровати, женщина зарделась, – ты сам знаешь, какой. Ввек бы тебя отсюда не выпустила, но возвращайся-ка ты домой, и жену свою люби, как мужу хорошему положено.