Леонид Корнюшин - На распутье

— Верно ли, многочтимая пани Мнишек, что у вас в доме живет человек, который называет себя царем Димитрием? — полюбопытствовал Волконский.

— Да, живет, и он скоро пойдет и сгонит Шуйского.

— Но Гришку Отрепьева сожгли — то я видел своими глазами — и пеплом его выстрелили в сторону Польши.

— Господин посол, царь Димитрий живой, он вам еще припомнит оскорбления нашей дочери!

— Человек, который выдает себя за Димитрия, — Михалко Молчанов, промотавшийся дворянин без гроша в кармане, босяк, — вот какой он «государь»! На нем кровь Борисова сына, Феодора. Он, плут и чернокнижник, дран на площади кнутом. Я советую вам не иметь дела с проходимцем.

— Я не желаю вас слушать. Его величество король Сигизмунд признал Димитрия как сына Иоанна. А царь Шуйский не избран, а выкликнут, его величество это знает.

— Пани Мнишек, этот воскресший «Димитрий» вовсе не похож на прежнего. Тот был мал ростом, у этого руки как и подобает, а у того — одна короче!

— Вы лжете! — злобно бросила пани. — Мой зять, слава Господу, избежал смерти. Как я его могла не узнать? — И шляхтенка устремилась к карете.

— Не плакать бы вам после! — крикнул Волконский, но грохот колес заглушил его слова.

Запахло новыми бедами и потрясениями.

Михалко Молчанов другую неделю сидел близ Самбора за монастырскими стенами. Жратвы давали от пуза. Свой православный крест Михалко сбыл иудею. Теперь у него на шее болтался католический. Пан Заболоцкий на это монашеское житье глядел уныло:

— Докуда мы здесь будем торчать? Повалить некого. На монаха ж не полезешь?

Молчанов кивал кудрявой головой:

— Оскоромиться не худо бы. Надо сказать теще, чтоб привезла монашек.

— Да, чтоб было за что держаться. Ты знаешь — я обожаю жопастых и сиськастых.

Михалко погрозил ему пальцем:

— Не позорь, сукин сын, кесаря!

Как-то под вечер на монастырском дворе появилась «галерная шкура», как окрестил мужика Молчанов: действительно, было отчего так его назвать. Рожа будто кованная из железа, от самых глаз заросшая дремучей каштановой бородой, — Молчанов не обманывался, что под густой волосней было тавро, кое ставили на проданных рабов. Серый, обтрепанный, потерявший цвет, весь в дырьях кафтанишко, штаны из галерной парусины, худые сапоги, из них, как из щучьей пасти, выглядывали грязные пальцы — все это указывало на то, что в келью к «непобедимому кесарю» влез беглый, скрывающийся от преследования. Вошедший, сняв облезлую итальянскую шляпу, исподлобья, с недоверчивостью оглядел Молчанова.

— Ты Димитрий, что ли? — спросил он, устремив на него посверкивающие живым умом, бойкие глаза.

Михалко Молчанов кивнул.

— Дозволь, твое величество, присесть. И нема ли чего пожрать? Со вчерашнева дня не держал на зубах макового зерна.

Заболоцкий, как-то криво посмеиваясь, отправился на промысел в монастырскую трапезную.

— Откуда ты такой молодец? — Молчанов, каким-то собачьим нюхом почуяв нужного человека, приглядывался к мужику.

— Зараз из Венеции.

— Отпробовал галер?

— Пришлося. В Константинополе выкупили у турок немцы.

— За что?

— За услугу…

— Имя твое?

— Ивашка, прозвищем Болотников {8} 8 Ивашка, прозвищем Болотников. — Имеется в виду Иван Исаевич Болотников (?-1608) — предводитель восстания в 1606–1607 гг., которое переросло в народную войну. Болотников называл себя воеводой «чудесным образом спасенного царевича Димитрия». К восставшим присоединились южные, юго-западные области России, жители Нижнего и Среднего Поволжья. Войско Болотникова не раз одерживало победы над царскими войсками Шуйского. Потерпев поражение под деревней Котлы, потом под Калугой, Болотников был вынужден сдаться после четырехмесячной осады Тулы. Был казнен. .

Ивашка Исаев сын некогда был холопом князя Телятевского. Хотелось ему воли… Недаром же цыганка ему нагадала: «Будет тебе, соколик, и ближняя и дальняя дорога. И не своей смертью помрешь». Глубокой ночью, удушив поднявшего лай пса, Ивашка бежал от господина. Дорога беглеца шла степью — к казакам. Снилась ему вольница… Однако на воле Иван Исаев сын гулял недолго — в Диком поле после короткой схватки попал в лапы татар. На корабле Ивашке поставили клеймо раба и продали в Турцию. Года четыре Иван сидел, закованный цепями, гребцом-галерником. Оброс темным волосом, белели одни зубы, да сверкали шафранные белки глаз. Был Иван угрюм и молчалив, как камень. Ночами глядел на луну, глотая холодные слезы. Вызревала месть, злая, кровавая… Немцы, разгромив флот турок, принесли волю. После того бродяга Ивашка вдоволь нагляделся на Европу.