Старатели наддали:
— Шуйского — на царство!
— Хотим Шуйского!
Какой-то боярский сын, взлезши на Лобное место, перекрывая шум, горласто крикнул на всю площадь:
— Да здравствует государь Василий Иваныч!
На том дело и порешилось. Блаженный Егорий трясся в слезах. А на посадах говорили:
— Как бы нонешний праздник не кончился панихидою… Божьему-то человеку ведомо. Быть крови!
…Князь Василий Иванович Шуйский, объявленный своими приверженцами царем, ходил по дворцу, озираясь по углам… Высока власть, да как удержаться?! В разосланной по городам государства грамоте говорилось:
«Целую крест на том, что мне ни над кем не делать ничего дурного без собору, а которая была мне грубость при царе Борисе, то никому за нее мстить не буду».
Шуйский шел по той же темной, кривой дороге, что и Годунов. Как Борис сулил, покупая поротых людишек, разорвать пополам свою нательную рубаху, так и Шуйский клялся, что без бояр-де не мыслит сидения на престоле и не сделает и шага без собора. Василий Шуйский затеял страшную игру с народом, так же, как и Борис, раздавая подачки…
Другая грамота — о воре-расстриге — вызвала в глубинах народных глухой ропот; говорили, что в Кремле дело нечисто.
Грамота Марфы Нагой {5} 5 Мария Федоровна Нагая (?-1612) — седьмая жена Ивана Грозного, мать царевича Димитрия, находилась с ним в Угличе в момент его гибели. После смерти сына приняла постриг под именем инокини Марфы. В самозванце Григории Отрепьеве признала своего сына, после его гибели отреклась от него, по городам рассылались грамоты с ее покаянием.
подлила масла в огонь, она писала о самозванце:
«А я для его угрозы объявить в народе его воровство явно не смела».
Но люди-то знали, как Марфа вела свою лживую игру в Тайнинском, исполняя роль любящей матери, встречающей сына, и это ее объяснение вызвало, как и грамота Шуйского, недоверие и злобу.
— Вишь ты, хитра вдова, да нас на мякине не проведешь, — говорили на посадах.
Следом за грамотой Шуйского по его указу ближние бояре разослали по областям другую. В ней говорилось, что после вора Гришки Отрепьева на престол законно взошел избранный всей землею князь Василий Иванович Шуйский.
— Ране у царей суд был один — по своему хотению. А Шуйский, вона, обещает истинный, праведный суд.
Те, кто лучше знал рябого лгуна, отвечали со злой насмешкой:
— Не запели б, братья, вовсе другую спевку! Знаем мы евонный суд: это такой оборотень! Веры ему — не на полуху.
Клятва Шуйского в верности Земскому собору, что он, земский-де царь, будет вершить суд праведный именем народным, — клятва эта не приблизила его к низам.
— Поглядим, как оно выдет на деле-то? Красно новый царь баит!
— Мягко стелет, да комкасто спать.
Зачаток новой смуты обозначился с тяжелой пропажи: исчезла из дворца государственная печать.
По Москве же загуляло:
— Царь есть, а печати нету — вот она какая оказия!..
Шуйский чувствовал, что печать унесли неспроста, допытывался: чьих рук дело?
Ближние бояре пожимали плечами, трясли бородами и шубами, мол, кто ж тут узнает? Московская знать, пожалованная после венчания к царской руке, вздыхала: царь у нас нынче податливый, лица своего не имеет, и, раз уж начали его пинать с первого дня, какие бы щедроты и милости он ни проявил, ими он ртов не позатыкает, языков не прикусит. Высока власть, да руки-то оказались коротки!
— Не пойман, говорят, — не вор. Но я тебе советую выпереть из Москвы Григория Шаховского. Нечист князь! — сказал племянник Михайло Скопин-Шуйский.
— Прихвостень Отрепьева! Вели, чтоб сегодня же убрался: пускай едет воеводою в Путивль.
— Там много разного сброду. Может, в другой какой город? — возразил, предостерегая, Скопин.
Шуйский отмахнулся.
— И вели еще перевезти в Москву прах царевича Димитрия. Похороним с торжеством! — распорядился Шуйский.
— Не верь Василию Голицыну. Он ищет нового самозванца, чтобы скинуть тебя. Не верь его дружбе! Не верь его слову — то сладкий обман!
— Знаю! Михайло, мы с тобою — родня, только тебе откроюсь… Салтыкова — в Иван-город, Афанасия Власьева, травленого волка, — в Уфу, князя Рубец-Мосальского — в Корелу, Богдана Бельского — в Казань. Кликни сейчас ко мне Гермогена {6} 6 Гермоген (ок. 1530–1612) — после Иова второй патриарх на Руси в 1606–1612 гг. Человек удивительной судьбы, исключительной стойкости. Неистовый сторонник православия, требовал крещения Марины Мнишек, а затем польского королевича Владислава, претендующего на русский престол, по законам Русской Церкви. Гермоген выступил против присяги русских бояр польскому королю Сигизмунду, призывал к восстанию против польских захватчиков. Поляки заточили его в темнице Чудова монастыря в Кремле, где он и умер голодной смертью.
. Мы его возведем в патриархи.
Читать дальше