Юрий Панов - Зарево над юностью

Кроме него, в зале находились еще трое. Один облокотился на каминную решетку, грыз ногти и сплевывал на мраморный пол. Он был так увлечен своим занятием, что даже не обернулся при стуке двери, закрывшейся за Сахаровым. Второй, развалившись, сидел в кресле и выщелкивал на полированной поверхности стола костяшками пальцев что-то вроде азбуки Морзе. И третий, по-бычьи нагнув голову, расхаживал по залу, нервно вздрагивая плечами.

Тот, который сидел за столом, поднялся и пошел ему навстречу. Это был подтянутый, сухощавый красавец. Светлые волосы его были ровно зачесаны справа налево и свисали надо лбом наподобие птичьего крыла. Сахаров начал лихорадочно вспоминать, где же он видел этого человека. Ах, да! Их уже представляли друг другу на банкете во французском посольстве. Если ему не изменяет память – это граф Воронцов.

– О-о, господин Сахаров, и вы здесь! – изобразив на своем лице радостную улыбку, воскликнул Воронцов, протягивая руку.

– Здравствуйте… – Сахаров чуть помедлил.

– Сергей Николаевич, – учтиво подсказал Воронцов.

– …дорогой Сергей Николаевич! – Сахаров не остался в долгу и на улыбку ответил улыбкой. – Вот неожиданная встреча!

– Вы не знакомы с моими друзьями? – спросил Воронцов.

– К сожалению, нет.

– Тогда разрешите! – И Воронцов с фамильярностью старого знакомого взял Сахарова под руку.

Они остановились возле мужчины с бычьей шеей.

– Сахаров.

– Столыпин, – небрежно бросил мужчина.

Это было неожиданно. Но все же Сахаров приятно улыбнулся, стараясь не превзойти меру искренности:

– Простите, вы?.. – Он замолчал, паузой договаривая остальное.

– Да! Имею самое прямое отношение к жестоко убиенному Петру Аркадьевичу Столыпину, – подтвердил тот с горькой иронией.

Сахаров изобразил на лице посильное сочувствие.

– Пусть вам будет утешением то, что пришло, наконец, ваше… наше время: мстить и восстанавливать.

– Нет уж, батенька, сначала разрушать! – со сладкой дрожью в голосе возразил Столыпин.

Сахаров, скрывая настороженность, разглядел его. Круглое лицо с сильно выпирающими подглазными костями, маленьким, будто стесанным подбородком.

– Барон фон Пален, – представился третий, протягивая бледные и тонкие пальцы. Ладонь его была влажная и холодная.

– Счастлив встретиться, господин барон! – сказал Сахаров, а про себя подумал: «Этот-то морфинист зачем здесь?»

– Как вы думаете, господа, почему нас вызвали? – спросил Сахаров.

– Откровенно говоря, мой друг, я надеюсь, что немцы предложат нам сформировать нечто вроде правительства России, – сказал граф Воронцов. – Ну, может быть, это не будет называться так громко – правительство, а там как-нибудь союз, лига, миссия, но это уже не имеет принципиального значения, хотя не так уж и маловажно. В их обширной программе действий такие варианты возможны. Что же касается нашего непосредственного участия в деле, то я не хотел бы обманываться на сей счет – вряд ли нам отведут места в партере, будем реалистами. Хотя чем черт не шутит!.. Но что бы ни было, нам надо заранее оговорить возвращение наших былых владений. Не сужу о вас, но лично я давно на мели – ни путешествовать, ни проводить время в обществе милых дам. Деньги, деньги – вот чего всегда не хватало человечеству для счастья!.. Разумеется, артачиться не приходится – найдут других, – но поторговаться, простите мне эту откровенность, следует.

– Поторговаться, именно поторговаться! – подхватил барон. – Обязательно хорошенько поторговаться!

– Господин Столыпин, а что думаете вы? – повернулся к нему Сахаров.

– Сребреники интересуют меня меньше всего. Если мечтать о возрождении России, то возродить ее можно, только сделав ее наполовину малочисленней.

– Ну что ж, господа! Надеюсь, что именно сегодняшний день явится началом исторического возрождения России. Мы выстрадали этот день!.. – патетически произнес Сахаров, как перед огромной толпой слушателей.

– Вот именно! – выкрикнул барон фон Пален. – Мы выстрадали!.. Сколько мы выстрадали!.. Нам пора, наконец, вернуть свое законное богатство.

– Главное – Россия! – мягко укорил его Сахаров.

– Россия – это мы! – вскричал барон, поднимая руку, как для знамения.

– Вы угасший человек, дорогой барон, – сказал Воронцов. – Вам необходимо встряхнуться.

– Да-да, встряхнуться, parbleu 2 2 Parbleu! – Черт побери! (франц.) ! – забормотал барон, возвращаясь к каминной решетке. – Простите, господа, мой экзальтаж, но я столько выстрадал, столько выстрадал!..