Игорь Гергенрёдер - Птенчики в окопах

Паштанов, хоть и горбится из-за раны, возвышается над Потрошителем на голову. Приблизил к нему белое как снег лицо:

– Ещё один такой поступок, Зверянский, и будешь стреляться со мной! Но не с тридцати шагов, а с пятнадцати. - Морщась от боли в руке, вернулся в свой окопчик.

С Потрошителя уже схлынуло. Стоит, расставив утонувшие в снегу ноги, задумчиво смотрит в сторону красных. До чего ужасно его лицо, изуродованное шрамами. То ли от мороза, то ли от пережитого волненья шрамы почернели, а кожа между ними пошла белыми, красными, синими пятнами.

– Как он перед тобой сдрейфил! - восклицает Вячка, зачем-то трогая Джека за предплечье, ощупывая локти. - Если б не я, ты бы его застрелил.

– Никогда! - оборвал Потрошитель. - До тех пор, пока он сам не поднял револьвер, до счёта "два" я стрелять бы не стал!

– Знаешь, ты кто? - кричит Осокин. - Помесь Долохова с Андреем Болконским! В самом лучшем, конечно, смысле.

Группкой человек в шесть мы уселись вокруг окопчика Джека Потрошителя. Нам радостно, что мы всыпали красным и отогнали их, что наш товарищ обратил в бегство наглого поручика Кучерявенко.

– А у меня вино есть! - объявляет Вячка, причмокивает, лезет в вещевой мешок. - Давеча в городе гуляка подзывал - сунул мне... - достаёт две бутылки портвейна. - О-оо?..

Портвейн превратился в лёд, бутылки даже треснули от мороза. Саша Цветков смеётся:

– Досадно? А у меня цела! Я коньяк взял! - Подбрасывает над головой и ловко ловит бутылку.

Первый глоток предлагается Потрошителю.

– За Мишу Семёнова! - провозглашает Цветков.

– За Колю Студеникина!

– За Власа Новоуспенского!

Пьём за товарищей, убитых красногвардейцами Пудовочкина, пьём за погибших сейчас, передаём бутылку друг другу. Мы слегка опьянели. Ругаем убийц самыми страшными ругательствами.

– Если не победим, - вырывается у Джека, - чем при красных жить... лучше застрелиться!

– А я к ним с того света приходить буду... - сдавленно-ломким от чувства голосом выдыхает Осокин, - я сниться им буду, я в их снах убивать их буду, чтоб в холодном поту просыпались! Так я их ненавижу...

Саша Цветков обнял Петю. Мне хочется обнять их обоих. Я чувствую: внутри каждого из нас - одно.

Молчим - но как пронзительно-кричаще наше молчание! Молчание - это оглушающая, неизбывная ненависть к красным.

Сколько времени не двинулся никто из нас?

Наконец:

– Кончайте заупокойную! - это Селезнёв.

Встряхнулись, толкаем друг друга, стремясь согреться.

– А я вот что... - посмеивается Вячка, плутовски подмигивает то мне, то Потрошителю, то Осокину. - От отца получил весточку... Для меня переданы деньги... да вот-с!.. одному саратовскому кооператору. Он остановился в "Биржевой". Сменят нас тут, вернёмся в город - я к нему. Беру деньги и всех веду в "Люкс"!

– Анекдот, как и митральезы! - остудил Джек Потрошитель.

– Это почему? - вскинулся Билетов. - Да, я слышал про митральезы не давеча, а ещё примерно в сентябре. Но ведь это правда!

Передразнивая Вячку, Селезнёв издал губами неприличный звук. Хохочем. Билетов ругается, сплёвывает, машет руками. Божится, что его действительно ждут деньги у кооператора, что мы их прокутим, как только окажемся в городе.

– Ну? - поочерёдно хватает нас за плечи. - Что ты закажешь, ну?!

В конце концов мы поддались.

– Я - поджаристые котлеты, чтоб шипели, с хреном... - мечтательно говорит Селезнёв, - и яблочного ликёрцу...

– Я - бульон, голубцы в соусе и какого-нибудь красного вина, - сообщает Осокин. - А лучше б всего - вишнёвки горячей с мёдом.

– А Лёнька, немецкая душа, что?! - восклицает Билетов, причмокивает, заглядывает мне в лицо. Остальные тоже смотрят с любопытством. - Небось, русский борщ и пельмени?

– Он закажет, - объявляет Осокин, - хитрые няни, какие готовили у Собакевича.

– Ха-ха-ха!!! - всем ужасно смешно. Чувствую, что друзьям как-то даже очень приятно за меня, будто вдруг открылось нечто хорошее, чего во мне не предполагали.

– Я рекомендовал бы Лёне груздяночку с телячьей вырезкой, - улыбается

Саша Цветков, - а пить - что будет. С напитками теперь туго.

Так и не успеваю решить, чего бы я заказал: у Билетова пропало терпение; кричит:

– А потом пойдём к женщинам!

– О-оо-хо-хо-хо!! - от смеха падаю на бок. "К женщинам!" Я-то знаю, как развязный, нахальный Вячка теряется, ни с одной заговорить не может. Встанет к ней боком, уставится на носки ботинок. И куда только девается вся его бесцеремонность?

Его физиономия красней свёклы. Сипя, втягивает в себя воздух, выдыхает с бешенством: