Игорь Гергенрёдер - Птенчики в окопах

– Ах, ты так... - Ему хочется изругать меня как можно обиднее, но тут Джек Потрошитель произносит:

– Артиллерия!

* * *

Вглядываемся в снежную даль. Там скопление человеческих фигурок, лошади, какая-то возня. Лошадей отводят от чего-то чёрного: это, кажется, не сани.

– Рассредоточьтесь! - кричит нам Паштанов из окопчика.

Разбегаемся по нашим ямам в снегу...

Вдалеке рокотнуло, переходя в надсадный, с шипением, с режущим присвистом вой. Рвануло позади правого фланга, словно небывало свирепо грохнул гром. Как страшно встал грязно-зеленоватый "тополь" разрыва! Ужас вжимает меня в окопчик. Эх, был бы он не в снегу, а в земле! Хватаю лопатку и рою, рою. Удалось углубиться в промёрзшую землю дюймов на десять, не больше...

Рвануло впереди нас. Потом - позади, но так близко, что на минуту заложило уши. Кислая едкая вонь сгоревшей взрывчатки. Снова ненавистный, выкручивающий тебя вой...

Страх такой, что вот-вот всё твоё существо обратится в сплошной истошный нечеловеческий крик. Согнувшись в три погибели в яме, вгрызаюсь в землю лопаткой, держа её под грудью.

Разрыв справа - аж земля дрогнула. Кто-то кричит:

– Мазуркевича и Чернобровкина убило!

У меня сводит рот в странной неудержимой зевоте. Снаряд летит... Тычусь лицом в землю, трясусь. Я уже не властен над своим телом, сейчас оно само подпрыгнет - ноги понесут прочь от этого места, прочь от противника...

Не успел стихнуть гром разрыва, слышу голос Паштанова:

– Кто оставит позицию - расстреляю!

Орудую лопаткой, штыком в моём окопчике, выбрасываю мёрзлые комья земли, колкое крошево, копаю...

Охватила слабость, какое-то тошнотворное изнеможение, икание...

Замечаю, что дует довольно сильный ветер. Ох, и жуткая стужа! Небо в неплотных облаках, впереди и немного слева - мутно-лиловое, дымное солнце. Тускло освещённая злая белая равнина. На её краю - недосягаемая пушка, посылает в нас снаряд за снарядом...

Нестерпимо тянет свернуться в окопчике, как сворачиваются в снегу собаки, зажать руками уши, зажмуриться, замереть.

– Уходят! Глядите, братцы, - уходят!

Высовываю голову из ячейки: кто? где? Билетов показывает назад. От нашей цепи поспешно направляются в тыл две фигуры.

– Зверянский, Осокин, Селезнёв! - резкий голос Паштанова. - Догнать и застрелить!

Истязающий, с визгом, вой: съёживаюсь в окопчике. От разрыва меня чуть не выбросило из него. Придя в себя, замечаю, что громко мычу. О! - как тянет мочиться! Окоченевшие пальцы еле справляются с пуговицами... Потом я смотрю назад. Две уходящие фигурки уже довольно далеко. Увязая в снегу, наклоняются вперёд, пытаясь перейти на бег. По диагонали приближаются к насыпи железной дороги. Дальше видны будка и сарай Сухого разъезда.

За двумя спешат трое, отстают шагов на пятьдесят. Крайний слева припал на колено, уставил винтовку. Одна из двух фигурок подскочила - запоздало долетел гулкий упругий удар выстрела. Прячусь в окопчике: о-о! невыносимо!.. Снова выстрел... ещё, ещё... Руки в ледяных перчатках прижаты к глазам, твержу: "Скорей-скорей-скорей!!! Когда это кончится?!" Выстрел...

Считаю, считаю про себя... Сорок... сорок пять... Кажется, всё!

Распрямляюсь, заставляю себя не глядеть в ту сторону. Из соседней ячейки на меня смотрит Вячка, физиономия страдальчески искажена.

– Лёнька, я бы не смог...

А пушка посылает нам очередной подарок.

Трое вернулись. Зверянский докладывает Паштанову. Различаю громко произнесённое слово: "Исполнено!"

Осокин лежит в пяти шагах от своей ямы. Задело осколком? Приподнялся - вырвало. На четвереньках он дополз до ячейки, упал в неё.

Переждав очередной снаряд, ко мне в окопчик ввалился Билетов:

– Лёнька, Джек передал - зырь за Осокой! Он теперь или застрелится, или на красных - ура! - чтоб убили. Гляди, чтоб ему не дать!

Киваю. С тоской чувствую: а ведь и правда! Осокин так и сделает, как говорит Билет. Куда там - не дать.

– Ты чего дрожишь? - тревожно, без тени ехидства, шепчет Вячка.

– Да ты и сам дрожишь.

Согласился. Говорит неопределённо:

– А-аа... вот пойдём в контратаку...

Мы съёжились - разрыв впереди позиции; над окопчиком с фырчащим звуком пролетел осколок. Ветер несёт вонь прямо на нас.

– А Потрошитель молился сейчас за их души, - взахлёб шепчет Билет, втягивает с сипением слюну, - крестился, как семинарист... Ну, я пошёл!

Уже сидя в своей яме, украдкой показывает мне рукой в сторону Зверянского. Тот выпрямился на миг, надевая шапку, исчез в окопчике.