Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары M. L. C. D. R.

Хотя разговоры такого рода уже доходили до меня отовсюду, я решил не уклоняться от своих обязательств. На месте мачехи многие благодарили бы меня, но она, узнав, что для вступления в права владения аббатством нужно заплатить некую сумму, ополчилась на меня сильнее, чем когда бы то ни было, обвиняя меня в том, что я не только не делаю никакой разницы между моим братом и нашим кюре, получившим аббатство даром, но и предпочел последнего, вознаградив его более, нежели он заслужил. Посоветовавшись об этом с какими-то крючкотворами из Орлеана, она решила, что соглашаться на аббатство — это симония {66} , и объявила всем, что не желает взваливать на себя такие хлопоты.

Это не помешало мне помочь ее старшему сыну так, как я и задумывал: узнав, что из-за нее он попусту прозябает в деревне, я устроил его в академию {67} , оплатил содержание, а затем представил господину кардиналу, спросив, куда его можно определить. Мне хотелось, чтобы он поступил в мушкетеры, но, зная, что кардинал не очень жалует командовавшего ими Тревиля, я решил не настаивать — и совершенно правильно поступил, ибо Его Преосвященство сказал, чтобы я не зарывался, а лучше дать моему брату мушкет в каком-нибудь из полков. Я все понял, пристроил брата во Французскую гвардию, а через полгода господин кардинал дал мне для него чин знаменосца {68} в этом самом полку, обмолвившись при этом, что теперь я должен видеть разницу между теми, кто рядом с ним, и теми, кто ему безразличен; и если последним вольно служить где угодно, то от первых он требует не стремиться ни к чему иному, кроме как быть у него на службе.

После этого моя мачеха на время перестала стенать да жаловаться — или уж, по крайней мере, возмущалась не так открыто, опасаясь, что в нее в ответ бросят камень. Но в первую же фландрскую кампанию {69} , во время осады одного города, мой брат был убит — и она опять начала хулить меня. Твердя, будто уж ей-то известно, что я за человек, она винила меня в гибели сына, говоря, что я лишь ради собственной выгоды добился для него военной карьеры и с той же целью вызвал в Париж и определил в академию двух других своих братьев; третьему же если и дал аббатство, то лишь для того, чтобы он не женился. Все советовали мне не обращать внимания на эту, с позволения сказать, сумасшедшую, но я, думая больше о себе, нежели об оправданиях перед нею, все же попросил господина кардинала уступить мне офицерский чин погибшего брата, чтобы я мог передать его старшему из тех моих братьев, кто учился в академии. Однако мне самому пришлось обеспечить его всем необходимым, когда он поступил в армию, то есть, можно сказать, я был обременен детьми, которых не имел удовольствия произвести на свет.

Все это сильно истощало мои средства, а свойственная мне расточительность часто заставляла господина кардинала повторять, что я все равно что дырявая корзина. И тем не менее он нес все эти расходы.

— Да, мне постоянно не хватает денег, монсеньор, — отвечал я, — но проявите жалость к бедному отцу шестерых детей.

Я к месту ввернул эту остроту — он засмеялся в ответ и больше не отказывал мне ни в чем. Таким образом, мне удалось вытянуть пятнадцать тысяч ливров ренты в год, не считая двух аббатств и двух офицерских чинов в гвардии, — они также были мне даны. Одну из моих сестер он определил в аббатство Монмартр {70} , и это не стоило мне ни единого су {71} . Я стал держаться маленьким фаворитом, но и тут не выказывал полного довольства судьбой, повторяя, что у меня ничего нет и я не знаю, что буду делать, если он вдруг умрет. Для меня это было очень тяжело. В то время он занимался строительством Сорбонны {72} , и я однажды поехал туда с ним.

— Ах, монсеньор, — сказал я, — будь у меня хоть маленькая каморка и докторское содержание в Сорбонне, — я был бы вполне умиротворен и, уверяю вас, не искал бы ничего лучшего.

— Ты вечно недоволен и всегда жалуешься, — сказал он, — а ведь обходишься мне дороже четверых.

— Господь свидетель, монсеньор, — ответил я, — ведь я молод, и мне многого не хватает.

— Почему же ты не экономишь?

— Ах, монсеньор, — промолвил я, — вы же знаете, сколько у меня детей! Я прошу, только если действительно нуждаюсь, и даже при всей вашей щедрости так и не скопил ни су.

— Понимаю, — сказал он, — ты хочешь обеспечить себе хлеб насущный после моей смерти; я подумаю об этом.

Я искренне поблагодарил его за эти слова, пришедшиеся мне очень по сердцу. Прошло недели две; казалось, Его Преосвященство совсем забыл о моей просьбе, а я не мог докучать ему каждый день напоминаниями и просто по-прежнему прилежно выполнял свою работу. Но вот наконец он позвал меня в свой кабинет, взял маленькую шкатулку, открыл ее и сказал: