Мадам де Л’Эгль обрадовалась и заявила, что такой хитрый ход наверняка нам поможет, и, прежде чем попрощаться с нею, я получил заверение, что дама вскоре выполнит свое обещание. Однако спустя два-три дня она разыскала меня и печально произнесла, что не сможет сдержать слово: тот, у кого мы справлялись, теперь сказал, что заключенного нельзя выручить, пока он не вернет деньги лошадиному барышнику, а денег, понятно, у него нет, так что, если я не сжалюсь над злосчастным камердинером, он погибнет. Новое обращение этой женщины, которая вполне могла и сама все уладить, признаться, удивило меня, хотя и не отвратило от намерения помочь ей, дабы она не искала поддержки в ком-либо другом. Впрочем, я не смог удержаться и высказал свои соображения, получив следующий ответ: она якобы сделала для него больше, чем мне кажется, уже возместив убыток барышнику, но теперь призывает и меня хоть чем-то поступиться ради спасения несчастного. После заверений, данных мне ею в первый раз, я, разумеется, мог этого и не делать, но, рассудив, что проявлю себя не с лучшей стороны, если откажусь вытащить беднягу, произнес: я готов ради нее на все, и если она так хочет, значит, решено. Тут она горячо поблагодарила меня за великодушие, и мы расстались; я же, хорошо зная, что уголовный процесс — дело не одного дня, решил, не дожидаясь его окончания, совершить путешествие, которое уже давно откладывал.
Прежде я уже описывал, как сломал руку, когда отправился к монаху из Авиано, как доверился хирургу-невежде, а затем был вынужден прибегнуть к помощи палача в Рурмонде, которому удалось-таки меня вылечить. Но либо его помощь не принесла мне полного исцеления, либо, что более вероятно, с возрастом стали напоминать о себе старые недуги, — рука моя начала побаливать, особенно при перемене погоды. Я созвал всех светил медицинского факультета {422} и всех медиков Святого Козьмы {423} , но ни те, ни другие не посоветовали мне средства лучше, чем отправиться в Барботан {424} , что у подножия Пиренеев, — место, славящееся своими источниками, которым нет равных по лечебным свойствам. В этих источниках — не просто чистая вода для купаний, а особый вид грязи, весьма полезной для людей с ослабленными нервами или таких, которых, подобно мне, угораздило некогда сломать руку или ногу. Перед тем как уехать, я попрощался с маркизой де Л’Эгль, заверив, что мой отъезд не повредит ее намерениям: свидетели предупреждены и, прежде чем предстать перед судьей, обязательно выслушают ее наставления, а поскольку секретарь суда сказал, что все зависит от их показаний, то она останется удовлетворена исходом дела.
Я уехал, доверившись ее обещаниям и в мыслях не имея, что знатная женщина, с которой поступили по чести, способна во второй раз нарушить слово. Между тем, она была замужем за нормандцем, а те, мало того что искусные сутяжники, но и полагают своим принципом, будто человеку никогда не должно становиться рабом своей клятвы. И стоило мне покинуть Париж, как маркиза немедленно доказала, что недалеко ушла от нравов и обычаев людей, среди которых жила. Заставив меня пойти навстречу ее желаниям и дать необходимые наставления свидетелям, она, вместо того чтобы добросовестно соблюсти наши договоренности, подстрекнула преступника изменить свои показания: он заявил, что, вопреки моим обвинениям, якобы ничего у меня не крал, а лишь старательно выполнял мои приказания; не имея денег на содержание моих людей и лошадей, он, опять-таки по моему велению, продал мои пожитки, а если впоследствии вынужден был продать и лошадь, то лишь чтобы обеспечить пропитание двум своим собратьям, с которыми напрасно разыскивал меня в Париже.
Будь я там, мне нетрудно было бы опровергнуть эту ложь, однако прокурор и свидетели, обязавшиеся передо мной сделать все, как хотела маркиза, решили, будто такие показания призваны обелить обвиняемого, елико возможно. Таким образом, они пренебрегли защитой моих интересов и присудили меня к уплате судебных издержек: компенсации в пользу невинно оклеветанного, а кроме того и к возмещению барышнику суммы в четыреста пятьдесят ливров — цены лошади на тот день, когда я ее купил. Нечего сказать, достойная награда и тому, на чьей стороне была правда, и вору, по которому плакала виселица. Но это еще не все! Барышник потребовал, чтобы его судебный залог был выплачен из вмененной мне суммы, поскольку именно в это время ему пришлось оплатить несколько векселей, и даже опротестовав один из них, он сидел без денег и без друзей, способных его поддержать. Мне трудно говорить об этом без негодования против мадам де Л’Эгль, чья подлость и стала причиной всех бед; признаюсь, что, узнав обо всем, готов был уже отомстить ей, не останавливаясь ни перед чем, как если бы имел дело с мужчиной. Завершая этот печальный рассказ, добавлю, что, предъявив пресловутое требование и не дождавшись его удовлетворения, барышник сутки спустя настоял на конфискации мебели и товара у поручившегося за меня человека, а затем и отвез все это добро на площадь, где обычно продавали имущество несостоятельных должников. Можно представить, как был поражен поручитель: ему не оставалось ничего иного, как потребовать от меня ответа, а не дождавшись его, опротестовать все выплаты и проценты.
Читать дальше