В полночь слуга, разбивший мне стекло, поднялся к моей комнате, а так как рядом, самое большее футах в четырех или пяти от моего, находилось окно на лестницу, перебросил доску от одного окна до другого, добрался с ее помощью до бумаги, приклеенной накануне, и сорвал ее. Просунув в дыру палец, он поднял шпингалет, открыл окно и проник в комнату, чтобы отворить дверь еще нескольким сообщникам. По счастью, мой камердинер, спавший на кушетке в трех шагах от меня, запер дверь на засов, и когда преступник дернул ее, не подумав прежде отодвинуть задвижку, раздался шум, разбудивший меня. В доме жило много людей, и я даже решил, что это кто-то знакомый нашел ключ и хочет войти, чтобы пожелать мне доброй ночи. Сперва я спросил, кто там, но никто не отозвался, и мне пришлось позвать камердинера, храпевшего во все горло. Заставить его проснуться было нелегко, притом что мой голос напугал и злоумышленников, находившихся снаружи, и негодяя, проникшего в комнату, — тот, знавший в ней все углы, спрятался в камине, пока остальные сбежали, выбравшись на крышу.
Что же касается его хозяина, то сперва он дожидался в десятке шагов от своих дверей, чтобы подойти, когда приспеет время, но, поняв, что замысел не удался, возвратился к себе, тревожась, как его слуга выпутается из этой переделки. Я же, насилу разбудив камердинера, велел ему выглянуть за дверь, ибо, не помышляя ни о какой опасности, по-прежнему пребывал в заблуждении, будто это пытается войти кто-то из моих друзей. Повинуясь моему приказу, тот поднялся, открыл дверь, сказал, что за ней никого нет, и снова улегся. Я опять задремал, но ему, хвала небесам, не удалось уснуть после того как он был разбужен — и когда человек, оставшийся в комнате, попытался выбраться и наделал шума, камердинер вскочил с постели и крикнул мне, чтобы я поберегся: к нам забрались воры. Эти слова испугали меня: я вспомнил, что уже слышал шум, прежде чем снова заснуть, схватил шпагу, которая всегда была рядом, и спросил, что происходит. В это время камердинер подскочил к окну, увидел, что оно открыто, наткнулся на доску, все еще прилаженную, сбросил ее во двор, чтобы, воспользовавшись ею, никто не смог напасть на нас с тыла, и рассказал мне о том, что сделал, и как воры к нам проникли. Он уверил меня, что в комнате кто-то есть, и предложил мне со шпагой встать у двери, а сам взял под охрану окно. Предоставляю всем, читающим мои воспоминания, думать, как, должно быть, трясся слышавший все это вор. Он притаился в камине, сидел не дыша, и ему ничего не оставалось, кроме как прятаться. Я велел камердинеру кричать «держи вора» и, так как он стоял у окна, то вскоре поднял на ноги весь дом. Тогда вор, а точнее — несостоявшийся убийца, понимая, что вот-вот будет схвачен, выскочил из своего убежища, предпочитая быть скорее убитым, нежели узнанным при свете. Но мы на всякий случай размахивали в темноте шпагами туда-сюда, и мой камердинер случайно ранил его в бедро; а почувствовав, что задел кого-то, предупредил об этом меня и наказал остерегаться. Убийца не испугался своей струящейся крови, подскочил к нему еще ближе, но, даже получив еще один удар, попытался схватиться врукопашную. Я был слишком близко, чтобы не слышать, что происходит, однако не смел воспользоваться шпагой, чтобы не поразить невиновного вместо преступника — оставалось лишь взывать к храбрости моего слуги, напоминая, что вот-вот подоспеет помощь. Действительно, в доме уже было слышно движение, а шум, раздававшийся из моей комнаты, без сомнения, заставлял людей торопиться еще больше. Я дрожал от нетерпения, и мой слуга с трудом справлялся с негодяем, которому отчаяние лишь придавало сил; но еще прежде, чем подоспела помощь, ободряюще крикнул мне, что держит его за горло и ему уже не вырваться. Этого не стоило и говорить: я сам слышал, как преступник сдавленно хрипит, — поистине, то было лишь начало уготованной ему кары. Между тем банщик и его жена уже колотили в мою дверь, и я отворил, убедившись, что это действительно они. Взглянув при свете на человека, которого одолел мой камердинер, я изумился, узнав в нем слугу снизу — никакой ошибки быть не могло: ведь мне приходилось видеть его сотни раз. Банщик с женой поразились не меньше меня, но больше всего потрясен был бедняга камердинер, лишь накануне кутивший с ним в кабачке. Уже не думая ничего от меня скрывать, он воскликнул:
— Подлец! Да ты ведь замыслил убить моего господина! Ты подпоил меня после обеда и конечно же решил, что я так крепко засну, что не смогу прийти ему на выручку!
Читать дальше