Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары M. L. C. D. R.

Так маркиз де Сен-Теран, кажется, и не сделав ничего особенного, оказал виконту де Мелёну крупную услугу. Граф де Ла Шапелль не нашел справедливых возражений и пообещал исполнить просимое, если только его недруг этим не воспользуется, и на сутки оставил его в покое, — а маркиз де Сен-Теран в это время известил двор об их ссоре на охоте и потребовал, чтобы о случившемся донесли Королю. Поскольку никто не стал заступаться за графа де Ла Шапелля, Король удовлетворил ходатайство маркиза, и тот вместо посредника стал судьей. Мой приятель очень удивился такому повороту событий и остался им недоволен. Мы же не нашли возможности ему помочь: обращение к маршальскому суду запоздало, да и хлопоты все это были напрасные, ибо нельзя отменить того, что постановил Король. Таким образом, граф был вынужден отправиться в Фонтенбло и выслушать свой приговор, который, впрочем, оказался весьма мягким и для одного, и для другого. Виконт де Мелён извинился за случившееся и в свое оправдание сказал, что его собаки забежали в чужой парк случайно, преследуя зайца, а доезжачий оказался там, желая их вернуть; к мосту же виконт подъехал вовсе без намерения оскорбить хозяина, а лишь для того, чтобы справиться о потерянных собаках — граф сам тому свидетель, и коль скоро он все-таки счел себя оскорбленным, то виконт выражает протест и уверяет, что и в мыслях никогда не держал подобного. Он был бы счастлив заверить его при встречах, что он — его слуга и впредь обещает ревностно блюсти пресловутые ограничения, наложенные Королем на их семейства, и случись на охоте, что зверь опять забежит на чужую землю, клянется тотчас же отозвать свору. Господин де Ла Шапелль принужден был принять эти извинения и выразить сожаление, что застрелил его собак. Вот так все и уладилось. Некоторое время мы недоумевали, почему маркиз де Сен-Теран принял на себя хлопоты защищать одного в ущерб другому, но некий тамошний дворянин, не бывший накоротке ни с ним, ни с Мелёном, впоследствии раскрыл секрет: маркиз поступил так ради государственного советника господина де Безона, на чьей родственнице был женат противник моего друга. Мы вначале не поверили, зная, что сей брак он заключил против своего желания, — однако затем переменили мнение: имеющиеся доказательства не позволяли сомневаться в том, что это была правда. Вышеупомянутый господин де Безон был человеком великого ума, а благодаря своей обходительности завел много друзей, самым влиятельным из них был господин канцлер, назначивший его интендантом Лангедока, хотя тот никогда не был королевским докладчиком, а ведь столь важные посты обычно отдают людям, занимавшим эту должность. Он исполнял свои обязанности не только в течение трех лет, как другие интенданты юстиции, но и переназначался то ли пять, то ли шесть раз, снискав такое влияние в провинции, что и Королю впору позавидовать. В самом деле, я слышал, как государь однажды сказал ему, что для неукоснительного исполнения одного из своих указов взывает к его помощи. Доводилось мне слышать и кое-что гораздо более интересное, ведь вроде бы я уже упоминал, что в провинциях вошло в обычаи, чтобы интенданты одобряли все, что исходит от двора. Так или иначе, не осмеливаясь ни подтвердить, ни опровергнуть это, расскажу с его слов об одном случае.

Однажды он осудил на смерть некоего Руля, поднявшего бунт в Виварэ {379} ; голову мятежника, вздернутую по его приказу на воротах города Обена, родственники и друзья казненного сняли под покровом ночи, но были вынуждены повесить на прежнее место, когда на следующий день интендант вменил это им в обязанность специальным постановлением. Не знаю, все ли со мной согласятся, но мне кажется, мало найдется людей, которые в таких обстоятельствах безропотно повинуются. При всей суровости интенданта и страхе перед ним, могу сказать, что он был любим народом — особенно теми, кто решил выйти на большую дорогу и нуждался в том, чтобы его подтолкнули. Редко встречается человек такого живого ума — провинция долго еще с сожалением вспоминала о нем, ибо занявший его место господин д’Агессо оказался полной его противоположностью. Господин де Безон обладал незаурядными способностями, в которые я ни за что бы не поверил, если бы не имел возможности самолично в них убедиться. Так, он мог одновременно диктовать письма троим секретарям и не прекращать при этом беседы со мной. Естественно, он пользовался большим уважением, когда стал членом Совета: Король поручал ему наиболее деликатные дела, а господин канцлер, при всей своей осведомленности в делах, никогда не пренебрегал его советами; среди всех государственных мужей его отличала безупречная репутация, и не было ничего удивительного, что господин де Сен-Теран с радостью воспользовался возможностью оказать ему услугу. Он мог оказывать услуги всем, и сколь бы значительным ни было его положение, это не шло в сравнение с тем, каким он намеревался его сделать. Именно поэтому он был так привязан к интересам канцлера и его семьи — в большей степени из благодарности, ибо считал, что Король столь же доверяет им, как и он сам, а потому их рекомендация поможет ему выдвинуться. Но он лишь даром потерял время: даже если господин канцлер и его сын маркиз де Лувуа и заверили его в своем расположении, они ничего для него не сделали, когда он на них надеялся. Когда скончался господин Кольбер, маркиз де Сен-Теран рассчитывал ни много ни мало как занять его место и, без сомнения, имел довольно знаний и опыта, чтобы хорошо справиться с делами, но, когда эту должность, предмет его надежд, отдали другому, умер от огорчения.