Елена Асеева - Краски жизни

– Я умерла вместе с Лёшкой, тогда… четыре года назад, когда врач мне сказал: «Извините, мы не смогли его спасти, сердце остановилось!» – все-таки выдохнула из себя Зоя и ощутила губами влажную хлипкость в ладонях. Потому рывком убрала ладони от лица и подняв вверх правую руку, не менее сырым рукавом куртки утерла глаза, щеки и губы, впитывая в материю всю мокрядь, остужая как саму себя, так и кожу. Женщина опустила вниз правую руку, точно кинув ее туда, и подняв голову, устремила взгляд на мужчину, сейчас чуть слышно, как на последнем издыхании добавив:

– Из всего мною пережитого, если я о чем и жалею так лишь о том, что тогда… Когда Лёшенька был еще жив, когда лежал в реанимации, и стучало его сердце, я не увидела его. Помню, я тогда так боялась потерять Лёшку, потому и давала себе отсрочку, возможность надежды. Надежды, что пока не увижу его умирающего, у нас все наладится. Да только не наладилось… А потом… потом все годы мучилась мыслью, что он умер из-за меня. Если бы тогда я зашла к нему в палату, может быть он, услышав меня, почувствовав, остался бы жить… Может тогда от той больничной тоски и остановилось Лёшкино сердце… – завершила она свою речь и надрывисто задышала, точно теперь ее сердце пыталось остановиться.

– Нет, – очень сухо проронил Кирилл и резко выплюнул изо рта остатки догоревшей папиросы, которая с не меньшей стремительностью в виде ярко-красного отблеска упала вниз, нырнув в густые и поднявшиеся почти до колена сумрачные пары, скрывающие не только окрестности этого места, но и понимание небес, земли, звуков, запахов, и, кажется, даже ощущения самой жизни.

– Нет, – вновь повторил мужчина и слегка сдвинул свои тонкие белесые брови, отчего его низкий лоб покрытый сетью морщинок стал похож на трещиноватую кору дерева, – на тот момент твой муж уже умер. Всего только отбивало бой его сердце. А мозг уже погиб. И он бы не смог услышать, почувствовать. И сердце его остановилось не от больничной тоски, а потому как не смогло больше работать, перекачивать кровь, – Кирилл смолк и в упор уставился на Зою. Пожалуй, что заглянув в ее зеленые глаза, прямо в самые их глубины. И женщине неожиданно показалось, что сквозь черноту его широких глаз, а вернее через белизну узкой щели, заменяющей зрачок, проступили столь ею любимые глаза Алёшки, серые, дымчатые, сумеречные с легкой капелью в них коричневого. Так словно откуда-то изнутри этого странного мужчины на нее в упор посмотрел ее любимый человек, единственный и незабываемый. Зоя тягостно вздрогнула и всего только на миг отвела взгляд в сторону, а когда вновь посмотрела в лицо Кирилла, его глаза оказались прежними, необычайно широкими и глубокими с черной радужкой, полностью заполнившей пространство белка, и белой узкой щелью вместо зрачка, отчего стало ясно, что виденное лишь почудилось. Также как все это время ей казалось, мнилось, что стоило только тогда войти в реанимационную палату и Алёшенька, Лёшенька, Лёшка бы очнулся, вышел из комы, выздоровел, и, они смогли продолжить их такую разную совместную жизнь, однозначно, теперь оцененную как самая счастливая.

– Я хочу его увидеть… увидеть, прикоснуться, обнять, поцеловать, – отозвалась Зоя почему-то подумав, что если так скажет этот мужчина, подпертый со спины и боков, да укутанный до колен в сумеречные тона, подарит ту встречу. – И пусть ценой того станет остаток моей жизни, – это она сказала много тише, шепнув, словно окончательно теряя связь с голосом, а может и телом, потому едва сама себя расслышала.

Еще секунда и женщине стало тяжело дышать, так что она открыла рот, а кружащая подле пепельно-сизая мга не просто стал густеть, а прямо-таки пузыриться. Липкими лоскутами она принялась свешиваться сверху и лохматыми концами начала касаться белоснежных прямых волос Кирилла. Покачиваясь перед глазами Зои та морока, вроде маятника неожиданно вызвала очередные воспоминания, только не связанные с уходом Лёшки, а вырванные из текста трагедии «Фауст» Гёте:

«Зачем ты горячишься? Не дури.

Листка довольно. Вот он наготове.

Изволь тут расписаться каплей крови», – сказанные Фаусту самим Мефистофелем. И женщине тотчас подумалось, что еще минута не больше, и эти самые слова озвучит уже Кирилл. Тот, впрочем, ничего не проронил и даже не ответил, лишь кособоко выгнул левый уголок рта. Он даже качнул головой, стряхивая со своих белоснежных прямых волос кристаллики льда или только капельки водицы, этак, разрывая связь со свисающими сверху лепестками пара, кажущихся серыми клубами дыма, выдохнутыми им во время курения. И Зоя неожиданно поняла, что Кирилл не просто прочитал ее мысли, но и посмеялся над ними и ей, несмотря на столь странный его вид и разговор, кровью нигде не придется расписываться.