Юрий Щеглов - Жажда справедливости

Солнце клонилось к закату. Лучи летели длинными копьями и разбивались об оконные стекла на сотни обломков. Погода и поднятая сумятица находились в противоречии. Пахло пылью, навозом, конским потом и махоркой. Атаманцы, прикрытые пулеметами, убрались со двора. Мечты найти крестьянскую правду в стане балаховцев развеялись в прах. До ушей доносились стоны и вопли дезертиров, которых атаманцы утаскивали за собой на арканах. Все было кончено. Теперь наступил час Крюкова. «Давай!» — мигнул он Газетову. Тот истошным голосом запричитал:

— Братцы! Дружка мого Серегу сцапали. Что я его матке в Усадищах доложу? Есть здесь кто из Усадищ?

Из Усадищ никого не оказалось, но и произнесенного довольно, чтобы каждый вспомнил о семье.

— Братцы! — позвал негромко Крюков. — Долой атамана! Долой кровавого Батю и беляков! Долой их к чертовой матери! Долой Антанту треклятую с танками и орудиями! Назад по домам! К родимым очагам! Советская власть всем, кто уйдет добровольно от Бати, гарантирует свободу независимо от проступка! Я — уполномоченный Наркомвнудела и дезеркома славной десятой дивизии…

Толпа замерла в ужасе и попятилась. Признался тихоня, а сколько из ихних рядом помалкивают?!

Раз наркомвнудельцы сюда пробрались, значит, перевес на стороне Советов явный. Не они ли пальнули по Бате? Дезертиры теснее окружили Крюкова, будто ища защиты и спасения. Может, он сболтнул лишнее? Лишнее, лишнее, конечно, лишнее! Надо было иначе, не в открытую. Теперь пути назад нет. Балаковские сексоты не дремлют. Но можно ли упрекнуть его в несдержанности? Он был рожден именно для этой минуты и не для какой иной.

— Плюньте на Батю, братцы! Идите виниться. Наделы сейчас не отбирают. Трибунал срок дает условно и то только тем, кто занимал какой-нибудь здесь командный пост. Со дня на день атаманщину ждет сокрушительное поражение. И придется Булак-Балаховичу мотать в Польшу. Нам с ним не по пути! — У Крюкова внезапно всплыли вычитанные в какой-то книге слова знаменитого француза Дантона: — Родину, братцы, нельзя унести на подошвах сапог!

— Даешь Советскую власть! Долой Батю! — прокатился вопль.

Крюков еще долго говорил о том, что если усилить борьбу за соблюдение законности, то источник мятежей и дезертирства прекратится, а именно на нем, как на дрожжах, вспух Батя со своими прихлебателями. Никакой народной политической организации у него нет, и Юденич с Родзянкой используют его так называемые крестьянские и партизанские соединения в качестве военно-полицейской силы, определив ей карательные функции. Всем заправляет князь Потоцкий — мародер, сифилитик и разложенец. Его расстрела требуют даже генералы.

Звездчатый ореол далекого солнца растворялся в желтоватом воздухе. Диск тонул в пепельном размыве, изнутри накаляя его. Багровое стекало вниз и серело на краю, переливаясь затем в коричневое у самой земли. Наступил предвечерний час заката. Час, когда сумерки создают какую-то по-особому напряженную тишину. Во дворе растрепанная удивительными событиями дезертирская толпа застыла на месте недвижимо, как застывает охлажденная потемневшая лава.

Газетов закричал:

— Назад, ребята, к родимым очагам! Там и есть наша крестьянская правда!

Ночью они покинули двор кадетского корпуса, разоружая по дороге редкие патрули и захватив склад с оружием в женской гимназии, чтоб прийти к своим, как полагается воинам. Шли успокоенные и радовались, оставив за спиной испоганивший Сенную площадь знаменитый эшафот высотой с дом. Их пока никто не преследовал.

Атаманцы на рассвете готовились оставить Псков навсегда.

Он проснулся на рассвете с чувством внезапной тревоги. Проснулся как от толчка. Спутники трудно стряхивали ночную одурь. Выбрались они из леса, когда воздух только наливался прозрачным, янтарно-медовым звоном. Пробудились и певчие птицы. Листья, гладь недальней реки и загустевшие травы, зеленым потоком стекающие с холмов, выглядели отмытыми и даже отлакированными.

Он шел и думал, что крестьяне утвердили свое бесспорное право на то, что принадлежало им по рождению, с древности, еще в ту пору, когда не было ни царей, ни князей, ни латифундистов, ни парламентов, ни арендаторов, ни адвокатов, а была лишь жирная щедрая почва, разворотившая нутро, чтобы принять бронзовые зерна, и трудящийся на ней человек. Чьими же руками была завоевана власть в многомиллионной крестьянской стране, если не руками крестьян? В ту минуту, как только вопрос встал «или — или», крестьянин получил надел и мир. На, бери, паши, сей, корми! И сам кормись! Читай! Учись! Действуй! Земля! Зе-е-емля-я-я!