Передавать весточку в Москву было бесполезно. Павел не хотел рисковать потерей важного письма. Он получал от смотрящего богатые, как выражался Юра, продуктовые посылки, однако весточки из столицы были скупыми.
– Витька не дал о себе знать, – невесело подумал Павел, – ему могли переквалифицировать дело и расстрелять или его загнали на засекреченную зону, – несмотря на вечную мерзлоту вокруг, их колония отличалась вольностью нравов. В зоны общего режима на свидания пускали даже дальних родственников. За три месяца осени в колонии отметили три свадьбы.
– Следующая твоя, – пообещал Павел прибившемуся, как он сам говорил, к нему воронежскому Юре, – только сначала я научу тебя писать без ошибок на родном языке, – Юра покраснел.
– У меня только восьмилетка, – до ареста парень работал слесарем в железнодорожном депо, – после смерти отца мне было не до учебы. Я старший, у матери еще двое на руках. Правда, – Юра помрачнел, – она потом вышла замуж…
На зоне не интересовались прошлым соседей по бараку, но Павел помнил, что Юра сидит за убийство по неосторожности. Парень признался ему в драке с отчимом.
– Он мать избивал, – Юра помолчал, – когда напивался. Мать хотела уйти, однако он пригрозил, что убьет младших. Я с ним поспорил, и… – Юра не закончил. Павел подозревал, что его новый приятель о чем-то умалчивает.
– Он оказался в тюрьме, спасая другого человека, – понял Павел, – наверное, его мать…
Затянувшись «Беломором», он зашуршал газетой. На Печоре, к облегчению Павла, никто не читал его книг или рассказов в «Юности». Юра удивлялся его нежеланию заходить в библиотеку.
– И тем более становиться библиотекарем, – Павел наткнулся в газете на знакомые обороты, – я хочу очиститься от дряни, а не распространять ее, – он прочел:
– Современный советский писатель, художник, музыкант должен хорошо разбираться в вопросах внутренней и внешней политики нашей партии и Советского государства…
В «Культуре» еще не закончился архив его текстов. Павлу стало противно. На должности библиотекаря ему было бы не избежать участия в идеологической работе, как заявлял напыщенный начальник колонии, майор Миронов. На обязательных политинформациях Павел мирно дремал в задних рядах или делал упражнения из присланного адвокатом Арией учебника китайского языка.
– Или я читаю рассказы Ривки, – он улыбнулся, – у нее отличный слог, но с такой анкетой ее не подпустят к журналистской работе. Впрочем, и не надо, незачем себя марать… – он хотел попросить у девушки ее фотографию.
– Пусть школьную, – решил Павел, – но на свидание надеяться нечего. Фаина Яковлевна не поедет сюда с детьми, а Ривка слишком мала, – свидания разрешали с шестнадцати лет. Перерыв заканчивался, Павлу надо было возвращаться в мастерские. Левых зажигалок здесь не производили.
– Начальники колоний уяснили урок, – усмехнулся он, – полковник Миронов не рискнет подпольным бизнесом, – вспомнив занятия в интернате, Павел отлично справлялся с деревообрабатывающим станком. Из Нового Бора на юг уезжали шахматы и резные шкатулки.
– Их впаривают интуристам, как народные промыслы, – дверь курилки отворилась, – Юра тоже вернулся с перерыва… – на ватнике приятеля таял снежок, парень запыхался.
– Список на свиданки вывесили, – радостно сказал он, – дали дополнительный день в честь седьмого ноября. Маме сюда из Воронежа трое суток ехать и трое обратно. Жаль, что тебя никто не навещает, – заверещал гудок, Павел согласился:
– Жаль, – он опять подумал о Ривке, – но ничего, еще навестят. Двигаемся, – он подогнал Юру, – встретим годовщину революции трудовыми свершениями, – издевательски фыркнув, Павел выкинул газету.
Отдав домашнего пошива кошелки парню за фанерным окошечком, Исаак получил передачу основательно распотрошенной. Мед и варенье он привез в целлофановых пакетах. К ним у вохры претензий не было, однако из кошелок исчезли пирожки.
– Пусть подавятся, – Исаак решил не спорить, – хорошо, что они не забрали тетради и карандаши, – одна тетрадок таила аккуратный почерк Ривки. Сестра успела настрочить целый, как сказал Исаак, трактат Талмуда. Ему хотелось почитать рассказы в дороге, однако раввины запрещали интересоваться чужой корреспонденцией.
– Это все равно, что письмо, – напомнил себе Исаак, – и мне надо заниматься Мишной… – соседи по плацартному вагону не обратили внимания на пожелтевший томик в руках у бородатого парня на верхней боковой полке.
Читать дальше