Павел Долохов - Снег в Техасе

Как-то ночью Фекла стащила Ольгу с постели.

– Барыня, беда! Царя убили…

– Где, что ты говоришь?

– Всю семью, барыня, и наследника, и княжон… В церковь нужно, барыня…

Ольгина семья не была ни набожной, ни монархической. Но слова Феклы подействовали. Ольга накинула на голову платок и побежала вслед за Феклой через липкую ночную морось.

В маленькой Рождественской церкви было полно народу. Люди молча крестились и ставили свечи. Молоденький священник тихо читал заупокойную молитву. Ольга пристроила свою свечку в уголке и стала протискиваться к выходу. У ворот стояли двое в штатском и внимательно вглядывались в лица выходивших из церкви…

Как-то раз, это было уже в сентябре, Брюс, протягивая Ольге пачку газет, спросил невзначай:

– Фамилия Каннегисер вам знакома?

Ольга наморщила лоб и вспомнила:

– Да, есть такой поэт. Поздний символист. Мы его слышали с Григорием в Питере, в пятнадцатом году, в «Бродячей собаке». С ним что-нибудь сталось?

– Этот поэт застрелил Моисея Урицкого, начальника Петербургской большевистской тайной полиции…

– И что теперь?

– Большевики проводят массовый террор. Сперва только в Питере. А после того, как был ранен Ленин, в Москве и по всей стране…

– Что значит «террор»? – спросила Ольга. – Это как якобинцы. В Париже? Но то было так давно.

– Вот, прочтите это. – Брюс протянул Ольге газету. Одна из статей была отчеркнута.

Ольга прочла:

«…большевики установили в России репрессивный режим, не имеющий аналога в истории цивилизованных стран. Выступив на словах поборниками гражданских свобод, придя к власти они запретили все газеты, которые не поддерживали их политики. Особенно тяжелые удары пришлись на долю их прошлых союзников – социалистов “меньшевистского толка”. Их лидеры, такие как известный социал-демократ Мартов, бывший друг Ленина, вынуждены уйти в подполье или бежать из страны… Большевики запретили свободные политические митинги и собрания. Выборы в так называемые Советы проводятся открытым голосованиях на сборищах специально подобранных полуграмотных “сознательных пролетариев”. Но и здесь любые выступления несогласных немедленно пресекаются, а их инициаторов бросают в застенок…

В стране ликвидировано всякое подобие судебной системы. По всей стране созданы так называемые чрезвычайные комиссии, которые арестовывают людей, допрашивают их, выносят приговоры, приговоренных к смерти (а других приговоров там не выносят) тут же расстреливают… Большевики возродили дикарский обычай взятия заложников. В случае покушения на их главарей арестовывают жен, детей и родственников подозреваемых. Часто арестовывают и уничтожают “классово враждебных” людей, не имевших никакого отношения к преступлению. После убийства Урицкого в Петрограде расстреляли, по официальным данным, 500 (по неофициальным – не менее 1500) “классово враждебных элементов”. Ни в чем не повинных офицеров царской армии со связанными руками загоняли на баржи и топили в Финском заливе…»

Ольга сложила газету.

– Это страшно… Но кто эти люди, эти палачи и изуверы? Я родилась и выросла в России. Я никогда не видела здесь таких людей…

Брюс встал и прошелся по полутемной комнате.

– Это интересный вопрос… Во время исторических катаклизмов со дна поднимается муть. Среди большевистских лидеров есть международные авантюристы, такие как Троцкий, Карл Радек, Бела Кун… Любопытно, что среди рядовых чекистов так называемых профессиональных революционеров немного. По большей части это недоучившиеся студенты, неудачливые предприниматели, есть среди них психически неуравновешенные люди, а то и прямые уголовники. Немало среди них евреев. Оно и понятно, евреи всегда были наиболее униженным и ограниченным в правах национальным меньшинством в России. Почти ничем не ограниченная власть выплеснула наружу годами подавлявшееся стремление к возмездию…

Последний раз Брюс появился в доме на Сивцевом Вражке рано утром в конце сентября. Постучал в дверь и вошел, не дожидаясь приглашения. Ольга и Фекла кормили Вадима.

– Ольга Ивановна, соберите ребенка, одевайтесь сами и поехали на вокзал. В чемодан положите только самое необходимое. Машина ждет у подъезда. Поезд на Гельсингфорс отходит через час.

Ольга растерялась.

– А как же…

– Билеты и визы в этом конверте.

Брюс положил на стол большой желтый пакет.

– Я жду вас в машине.

Рижский вокзал был оцеплен солдатами в папахах с красными звездами. Латышские стрелки плохо понимали по-русски и не пропускали никого. Брюс провел Ольгу каким-то боковым ходом, и они вышли прямо на перрон. Их вагон был почти пуст. Их встретил старорежимный проводник с бляхой. Брюс что-то сказал ему, сунул в руку несколько бумажек. Проводник взял под козырек: