Валерий Есенков - Совесть

– Нам пятьдесят шесть, пора и думать, пора и судить.

Ему нравилась эта мужественная готовность расстаться с праздником жизни, да многие так говорят, пока дно бокала совсем уже не приблизилось к ним, а вот взглянуть бы с помощью какого-нибудь магического стекла, как в действительности выпьешь последнюю каплю, и таким способом твердо узнать, каков ты был человек на земле.

Он мимоходом сказал, прикрывая глаза, давая этим понять, что все-таки прежде времени судить и думать о такого рода предметах нельзя:

– Вы многое знаете наизусть.

Смутившись, неожиданно покраснев, как маков цвет, незнакомец не без удовольствия изъяснил:

– Мы большей частью проводим наше время одни. Книги стали нашим почти единственным развлечением, рядом с охотой. С годами любимые места явились у нас, любимейшие, так сказать, изречения. Нам доставляет удовольствие по множеству раз перечитывать эти места, отчего они запоминаются сами собой.

Продолжая слушать внимательно, он судил и думал о том, как быстролетно все на земле и что не имеет никакого значения, большой или меньший срок пробудешь на ней, один какой-то коротенький миг, лишь бы достало на то, чтобы исполнить свое назначенье, однако достанет ли, воплотится ли наше доброе слово в дела?

Он страшился, что ему не успеть, от мыслей об этом у него обыкновенно приключалась хандра, и, не выпуская от себя этой мысли, он почти безразлично спросил:

– Не могу ли я знать, какое чтение вам нравится больше всего?

Глаза незнакомца, кажется засветились блаженством:

– Мы в особенности любим описания различных дорог, лучше всего в те иноземные государства и страны, природа которых пышнее и краше российской. К примеру, мы помним одну французскую книгу…

Тут он:

– А вы читаете и по-французски?

Незнакомец замялся, густо краснея:

– Это как вам сказать, наши соседи нам говорят, что нас в гостиной весьма трудно понять, однако по-писанному мы разбираемся изрядно.

Он не без веселости проговорил, таким образом поощряя его:

– Так вот оно как!

Незнакомец подхватил оживленно:

– В той книге нас поразила начальная мысль. Вы только представьте, автор, имени которого мы теперь не припомним, так начинает рассказ: «Конечно, побывать в Риме шесть раз – не большая заслуга…» Вы понимаете? Не за-слу-га! А ведь нам-то он показался ужасным счастливцем!

Ему припомнился Рим, но мысль о том, как встретим мы расставание с жизнью, не оставляла его, и Рим стоял весь в развалинах, в жалких обломках великих, давно ушедших цивилизаций, когда-то блиставших под солнцем, а ныне почти позабытых.

Он вдруг невольно признался:

– Я прожил в Риме несколько лет.

Припрыгнув на стуле, точно ему подложили ежа, придвигаясь к нему через стол, незнакомец уставился на него с таким изумлением, с каким у нас даже на генералов и миллионщиков не глядят, а ведь генералы и миллионщики у нас божества:

– Вы?

Сожалея о том, что вырвалось такое признание, несуразное, не сообразное абсолютно ни с чем, он коротко подтвердил:

– Да, я.

Глаза так и вспыхнули и голос незнакомца сделался умоляющим:

– Так расскажите о Риме, если Вас это не затруднит!

Что ж о вечном городе Риме он мог бы говорить бесконечно, он любил и знал этот город, умел показывать так искусно его самые чудные уголки, что заезжие русские ахали от восхищения и навсегда увозили с собой немеркнущий образ Вечного города, однако же в эту минуту он думал о Риме, как думал о вечности и о смерти, и потому возразил:

– Больше самого Рима я люблю дорогу к нему.

С легким разочарованием незнакомец признался:

– Эту дорогу я уже знаю немного.

Он удивился:

– Вот как? Да разве Вы были в Риме?

Незнакомец понизил голос, вовсе перегнувшись к нему через обеденный стол:

– Искандера мне тоже доводилось читать.

От неожиданности он пристально взглянул на читателя книг, запрещенных в России, и только сказал:

– Это большая удача для вас.

Глаза незнакомца полуприкрылись мечтательно:

– У него есть одно прекрасное место… погодите…да…да…вот оно…если, конечно, нас память не подвела, а память у нас все еще крепкая: «От Эстреля до Ниццы – не дорога, а аллея в роскошном парке: прелестные загородные дома, плетни, украшенные плетнем, миртами, целые заборы, обсеянные розовыми кустами, – наши оранжерейные цветы на воздухе, померанцевые и лимонные деревья, тяжелые от плодов, со своим густым благоуханием, а вдали с одной стороны Альпы, с другой море – „Мягкий ветер веет с голубого неба“…»