Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Стрела разящая

Логи-Хакон выбрал Деревскую землю. И не потому, его прельщала треть здешней дани. Ингвар был уверен, что здесь его ждут трудности, а Логи-Хакон нуждался именно в этом.

Вспоминая эти разговоры, досадовал он только на одно обстоятельство. Почему, велс их побери, никто – ни Мистина, ни Эльга – не предупредили его, что у старика имеется такая дочь? Все эти бояре и боярцы – Избыгневичи, Гордезоровичи, Дивиславичи – столько говорили о греческом платье и дорогом оружии Свенельдовой дружины, но ни словом не помянули о ней!

Если бы его спросили, почему он счел это настолько важным, он бы не сумел ответить. И все же, когда он вспоминал обо всем, что успел здесь повидать, перед мысленным взором сразу вставала Соколина – девушка в зеленом платье и луком в руках над речным обрывом… Та же девушка с блестящими застежками и бусами на груди подает ему окованный серебром рог… Ее пристальный взгляд во время его спора со Свенельдом…

А Эльга ничего не сказала о Соколине, потому что вовсе о ней не думала. Рожденная от ключницы девушка для нее мало отличалась от любимой Свенельдовой собаки. Не то что многочисленные племянницы, которым она начинала мысленно подбирать мужей, едва им впервые заплетали косичку. Что же до собственной дочери Браниславы, которую Эльга родила всего лишь минувшей осенью, то ее княгиня держала в руках с таким чувством, будто завладела величайшим сокровищем. У нее пока не было на этот счет ясных замыслов – кто же знает, как оно все будет лет через пятнадцать? – но в мечтах о будущем дочери та виделась ей восседающей где-то среди богов, в таком же убранстве из белизны облаков и золота солнечного света…

Из сеней слышались неразборчивые голоса и восклицания. Муж уже все знает – расскажет мне или нет?

– Это Якун, младший брат Ингоря киевского! – объявил Володислав, вернувшись в избу. – Видать, прислал его посмотреть, не помер ли старый пень.

– Младший брат Ингоря? – В изумлении я встала с места, но тут же опять села: мы с Володиславом были одного роста, и поэтому он предпочитал разговаривать со мной, когда он стоял, а я сидела. – Так он, выходит, мой дядя?

Брат Ингвара киевского тем же образом приходился братом и его старшей сестре Мальфрид – моей матери. Я невольно оглянулась, будто могла отсюда, из Искоростеня, снова увидеть то, что видела на берегу Ужа, но так плохо смотрела.

– Да, верно! – сообразил Володислав. – Тогда нам придется позвать его в гости. Сейчас же пошлю туда кого-нибудь.

Он кликнул отроков, чтобы отыскали Житину. А сам, отправив посланца, принялся в беспокойстве расхаживать по избе.

Несмотря на невысокий рост и легкое сложение, мой муж был весьма хорош собой: правильные, крепкие черты лица, жесткий подбородок, дававший знать, что это мужественный человек. Высокий, широкий лоб был, пожалуй, немного велик для лица, но говорил об уме, решимости и упрямстве. А широкие брови внешним концом слегка нависали над углом глаза, и от этого, когда я смотрела ему в лицо, мне казалось, будто прямо надо мной парит черный коршун на своих присогнутых крыльях. Вот только взгляд светло-серых Володислава глаз был не как у коршуна. В нем часто проглядывала усталость, немного досады, немного грусти.

Я наблюдала за мужем, взволнованная и обрадованная: мне так редко случалось видеть родичей с материнской стороны, а с Хаконом мне к тому же предстояло встретиться впервые. Вот я сглупила: пустилась бежать, вместо того чтобы толком поговорить с ним! Чего я испугалась? Да разве наш Красный Всадник походил на человека, замыслившего причинить кому-то зло?

Брат моей матери! На северном языке это будет «модурбродир». Наверное, они там, в Хольмгарде, и сейчас говорят на северном языке. Детство мое прошло среди киевских варягов, и я тоже знаю их язык, хотя не воспринимаю как родной. Но сейчас это слово, сразу всплывшее в памяти, так же воскресило передо мной и образ матери в такой ясности, в какой он давно не приходил ко мне. Я даже услышала ее голос. В груди защемило, запросились горячие слезы – радости и грусти одновременно.

– Пожалуй, это удача, что ты с ним в родстве. – Муж остановился прямо передо мной и повернулся. – Будь с ним поприветливее, слышишь? А, да ты и сама рада, будто яйцо снесла! – Он махнул рукой, взъерошил свои светлые волосы, которые и без того обычно стояли дыбом над высоким лбом. – Когда он будет здесь, расспрашивай его обо всем. Ты знаешь, где он жил раньше?

– В Хольмгарде. Потом вроде в Зорин-городке.