Михаил Шатров - Февраль - Роман-хроника в документах и монологах

Сплендид-палас — сегодня артистка Франции Габриэль Робин в драме «УСНУЛА СТРАСТЬ, ПРОШЛА ЛЮБОВЬ».

Пассаж — «НОЧНАЯ БАБОЧКА» — в главной роли знаменитая артистка Италии красавица ЛИДИЯ БОРЕЛЛИ! Небывалая роскошь постановки. Богатые туалеты. Последние моды Парижа. Приглашается публика из восставшего революционного народа.

Интимный театр — «ПОВЕСТЬ О ГОСПОДИНЕ СОНЬКИНЕ».

ШУЛЬГИН. Наконец-то мы приехали. Поезд стал. Вышли на площадку. Голубоватые фонари освещали рельсы. Через несколько путей стоял освещенный поезд... Мы поняли, что императорский... Значит, сейчас все это произойдет. И нельзя отвратить? Нет, нельзя... Меня мучила еще одна мысль, совсем глупая... Мне было неприятно, что я являюсь к государю небритый, в мятом воротничке, в пиджаке...

Мы вошли в вагон. С нас сняли верхнее платье.

Это был большой вагон-гостиная. Зеленый шелк по стенам. Несколько столов...

Старый, худой, высокий, желтовато-седой генерал с аксельбантами — барон Фредерикс:

— Государь император сейчас выйдет... Его величество в другом вагоне...

Стало еще безотраднее и тяжелее...

В дверях появился государь. Он был в серой черкеске... Я не ожидал его увидеть таким... Лицо? Оно было спокойно. Мы поклонились. Государь поздоровался с нами, подав руку. Движение это было скорее дружелюбно... Жестом он пригласил нас сесть. Государь занял место по одну сторону маленького четырехугольного столика, придвинутого к зеленой шелковой стене. По другую сторону столика сел Гучков. Я — рядом с Гучковым, наискось от государя. Против царя был барон Фредерикс.

Говорил Гучков. И очень волновался. Он говорил негладко и глухо. Говорил, слегка прикрывая лоб рукой, как бы для того, чтобы сосредоточиться. Он не смотрел на государя, а говорил, как бы обращаясь к какому-то внутреннему лицу, в нем же, Гучкове, сидящему. Как будто бы совести своей говорил.

— Ваше величество... В Петрограде создалось в высшей степени угрожающее... Беспорядки перекинулись на Москву... В Петрограде нет ни одной надежной части, а все прибывающие войска тотчас переходят на сторону восставших... Организовался временный комитет Государственной думы, но власти у него нет... Крайние элементы борются против монархии за социальную республику...

Государь сидел, опершись слегка о шелковую стену, и смотрел перед собой. Лицо его было непроницаемо. Я не спускал с него глаз. Он сильно изменился, похудел, но не в этом было дело... Дело было в том, что вокруг голубых глаз кожа была коричневая и вся разрисованная белыми черточками морщин. И в это мгновение я почувствовал, что эта коричневая кожа с морщинками — маска, что это ненастоящее лицо государя и что настоящее, может быть, редко кто видел, может быть, иные никогда, ни разу не видели... Да, государь смотрел прямо перед собой непроницаемо. Всем своим видом он говорил: «Эта речь — лишняя».

В это время вошел генерал Рузский. Он поклонился государю и, не прерывая речи Гучкова, занял место между бароном Фредериксом и мною.

— Кроме нас,— продолжал Гучков,— заседает еще комитет рабочей партии, и мы находимся под его властью и его цензурой. Это движение начинает нас уже захлестывать, оно захватывает низы и солдат, которым обещает землю. Пожар может перекинуться на фронт. Нужен на народное воображение такой удар хлыстом, который сразу переменил бы все. Таким единственным выходом является передача верховной власти в другие руки — отречение вашего величества в пользу сына при регентстве Михаила и образование нового правительства. Только это может спасти монархический принцип, спасти династию.

Гучков кончил. Государь ответил. После взволнованных слов А. И. голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой, гвардейский:

— Я принял решение. Я думал в течение утра... И во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь, еще раз обдумав свое положение, я пришел к заключению, что ввиду его болезненности мне следует отречься одновременно и за себя, и за него, так как разлучиться с ним не могу. Отрекаюсь в пользу брата Михаила. Надеюсь, вы поймете чувства отца...

К этому мы не были готовы.

— Да, но как это будет выглядеть,— как-то неуверенно проговорил Гучков,— с точки зрения...

— Я сказал,— твердо произнес государь.

Тысячи мыслей пронеслись в этот момент, обгоняя одна другую. Каждый миг дорог. Спорить бессмысленно. Если здесь есть юридическая неправильность... Если государь не может отрекаться в пользу брата... Ну, и прекрасно! Пусть будет неправильность! Мы выиграем время! Династия все равно будет спасена. Некоторое время будет править Михаил, потом, когда все угомонится, выяснится, что он не может царствовать, и престол перейдет к Алексею Николаевичу.