Михаил Шатров - Февраль - Роман-хроника в документах и монологах

И Милюков, как и многие другие, живет и жил в крайне неблагоприятный для его личных дарований исторический момент. Волею судеб Милюков оказался у власти в такое время, когда прежде всего необходима была сильная, не колеблющаяся и не отступающая перед самыми решительными действиями власть.

В настоящую минуту, когда в таинственных радиолучах по всему миру несется потрясающая весть о воскресении России из лика мертвых народов,— мы, первые и счастливейшие граждане свободной России, мы должны благоговейно склонить колени перед теми, кто боролся, страдал и умирал за нашу свободу.

Вечная память погибшим борцам за свободу.

Их много схоронено в русской земле, и это они дали нам такую легкую, светлую и радостную победу. Одних мы знаем по имени, других мы не знали и не узнаем никогда. Но это они своей неустанной работой, своими смертями и кровью подточили трон Романовых. Высокий и надменный, стоял он грозным островом над морем народной крови и слез; и многие слепцы верили в его мощь и древнюю силу и боялись его, не зная того, что давно подмыт он кровью в самом основании своем и только ждет первого прикосновения, чтобы рухнуть.

О, человеческая кровь — едкая жидкость, и ни одна капля не может пролиться даром! И ни одна слеза не пропадет, ни один вздох, ни одно тюремное проклятье, приглушенное каменными стенами, перехваченное железной решеткою. Кто слышал это проклятие узника? Никто.

Так и умерло оно в темнице, и сам тюремщик поверил в его смерть, а оно воскресло на улице, в кликах восставшего народа, в огне горящих тюрем, в дрожи и трепете обессилевших, жалко ослабевших тиранов!

Ничего не пропадает, что создано духом. Не может пропасть человеческая кровь и человеческие слезы. Когда одинокая мать плакала над могилой казненного сына... кто думал об одиноком горе ее?

А того не знала она, и многие из нас не знали, что одинокие и страшные слезы ее точат-точат-точат романовский кровавый трон!

Чьи-то скромные «нелегальные» руки трудолюбиво и неумело набирали прокламацию, потом эти руки исчезли — в каторжной тюрьме или смерти, и никто не знает и не помнит о них.

А эти скромные руки — точили-точили трон Романовых!

Кого-то вешали со всем торжеством их подлого и лживого правосудия. Трещали барабаны. Жандармы задами лошадей управляли народом. И безмолвствовал народ. И он, одинокий в саване своем и как бы всеми покинутый, мужественно и гордо отдавал смерти свою молодую прекрасную жизнь... знал ли он, что его смерть точит-точит трон Романовых и будет точить, пока не рухнет он?

...Безвестные кронштадтские и свеаборгские матросы, которых расстреливали десятками и в мешках бросали в море. Один труп в мешке прибило к берегу к саду царской дачи — и так некоторое время были они против и рядом: царский дворец и распухший казненный матрос в мешке; и кто может сказать, на сколько в эти часы или минуты под мертвым взглядом казненного был подточен трон Романовых?

Пресненские рабочие, которых толпами прирезывали и пристреливали на льду Москвы-реки в мрачные декабрьские дни; рабочие, женщины и дети петербургского Девятого января, голутвенские телеграфисты и просто неизвестные совсем и навсегда неизвестные, которых на кладбище и у стен походя расстреливали Риман и Мин. Толпы латышей, над которыми, не спрашивая об имени, расправлялись карательные отряды под командованием немецких баронов. Студенты и просто неизвестные, которых терзала на улицах Москвы черная сотня, сдирая мясо до костей, сжигая заживо, топя в реке, как собак.

О, сколько их! Сколько их!

Сколько безвестных могил, сколько трупов, сколько страданий оставил позади себя Николай Романов!

И нынешние великие дни по праву принадлежат им. Это они дали нынешним счастливую возможность мощным движением народного плеча свалить подточенный и кровью подмытый трон. Это они дали вам ту радость освобождения, для которой нет слов и выражения...

Вечная память погибшим борцам за свободу.

Леонид Андреев

С требованием обращаться:

1. Москва, Трубная улица, д. Лебова, № 11. Книгоиздательство «Книжная биржа».

2. Петроград, Суворовский проспект, д. № 2. Книжный магазин «Живое слово».

Цена 10 коп. Перепечатка воспрещается.

МСТИСЛАВСКИЙ. Огромный Екатерининский зал заполнен до отказа. Начиналась процедура «представления революционному пролетариату и революционным солдатам» Временного правительства. Зрители собрались давно, в зале стоял нетерпеливый гомон огромной толпы. Во дворец сегодня сошлись, как на былые премьеры,— «весь Петербург», кроме знати, здесь налицо... Мелькают в толпе именитые и знакомые по иллюстрациям лица артистов, писателей, адвокатов. В полном составе весь думский комитет. Масса чиновников. Праздничные лица и платья. Не знамена — цветы в руках. В этой толпе как-то стушевались, стали незаметными рабочие и солдаты. Среди них — те, кого в эти дни не раз приходилось видеть и в уличных боях, и на заседаниях Совета... Все поглядывают наверх, на хоры, где все еще находятся арестованные. Мелькают лица Голицына, Протопопова, Щегловитова, Хабалова, других министров. Они в обычной своей одежде и форме, только лица серые и бледные. Похожи на актеров, только что отыгравших свои роли. Кажется, они уже не возбуждают ни у кого никаких чувств, не портят праздничного настроения.