Константин Мальцев - Крестовская. Роман

– Что вы! – весь встрепенулся Маркузе. – Ничуть!

Произнес он это громче обычного тона, и из соседней комнаты, как бы в ответ ему, послышалось детское хныканье.

– Ну вот, – вздохнула Варвара Дмитриевна, – Маня проснулась. Извините, я вас ненадолго оставлю.

Через недолгое время она появилась, ведя маленькую девочку в беленьком платьице – Маню. Та сонно терла рукой глазки и вид имела решительно недовольный.

– Вот, – сказала Варвара Дмитриевна, – позвольте вам представить Марию Всеволодовну Крестовскую собственной персоной.

Маркузе шутливо поклонился.

– Здравствуйте, Мария Всеволодовна. Какое на вас платье красивое! Хоть сейчас на бал! Вы бы хотели попасть на бал?

Маня отрицательно покачала головой.

– Нет? А куда бы вы хотели попасть? Может быть, в зверинец – на льва посмотреть и на слона?

– Нет, я в свою кроватку обратно хочу. Спать!

Этот ответ развеселил Маркузе и Варвару Дмитриевну, и они расхохотались. Когда Маркузе увидел, как она смеется, то понял, что влюблен в нее. Это был для него очевидный факт.

Теперь пребывание у Крестовских из обычной работы, сулящей кое-какую копейку, превратилось для Маркузе, по его же, юношески-поэтическому, определению, в «сладкую муку». Он нарочно заявлялся к ним раньше назначенного времени, якобы для того чтобы привести в порядок свои стенограммы, а на деле чтобы застать Варвару Дмитриевну одну, без мужа. Он наслаждался улученными моментами общения тет-а-тет, не делая, впрочем, попыток зайти дальше, чем позволили бы правила приличия, и осознание невозможности преступить рамки терзало его.

Может, открыться в своих чувствах? – мучился Маркузе. Ах нет, это значило бы в определенном смысле унизить Варвару Дмитриевну, сделать намек, что она дала повод появиться этим самым чувствам, а она ведь замужняя женщина и заведомо, исходя из этого своего положения, не должна предоставлять такого повода. Да и что дала бы такая откровенность, если бы Маркузе на нее все-таки пошел? Кроме ее презрения – ничего! Уж взаимностью бы она точно не ответила. «Навеки я другому отдана», или как там у Пушкина в «Евгении Онегине». Так думал Маркузе и поэтому довольствовался только досужими разговорами с Варварой Дмитриевной в ожидании Крестовского, ее мужа и своего нанимателя.

Еще он подружился с их дочкой Маней. Она была умненькая, даже рассудительная девочка, с внимательным взглядом голубых глаз. Ее смешной лепет его весьма забавлял.

Маркузе тоже полюбился Мане. Он рисовал для нее смешные фигурки людей и животных, тех же льва и слона в зверинце, например. Маня им шумно радовалась, хлопая в ладоши от восторга, просила перо, царапала на бумаге что-нибудь сама и дарила в благодарность свои «картины» Маркузе. Тот улыбался и принимал эти детские непонятные каракули, делая вид, что это большая честь для него и награда.

– Очень красиво! – с деланным восхищением хвалил он. – Вы, Маня, большой художницей будете!

– Нет, – возражала она и со всей своей детской непосредственной серьезностью заявляла: – Я буду актрисой, как мама, а еще писательницей, как папа.

А Маркузе внутренне усмехался: «Интересно, если бы она была моей дочерью, мечтала ли бы она стать стенографисткой?»

Но вот приходил домой Крестовский, и они с Маркузе приступали к работе. Можно было отвлечь себя не детскими рисунками, а настоящим делом. В дневное время оно продвигалось куда успешнее, нежели ночами. Крестовский действительно не засыпал, напротив, он бывал обыкновенно в ударе, диктовал быстро и много. Иногда мешала им Маня, прибегавшая к Маркузе и требовавшая изобразить для нее очередного зверя, но достаточно было строгого взгляда отца и шевеления его усов, чтобы девочка поняла, что она не вовремя.

Написание «Петербургских трущоб» близилось к концу. Крестовский в предвкушении того, что развяжется-таки с ними и приступит к воплощению новых замыслов, радостно потирал руки.

Маркузе однако же не очень желал завершения романа, потому что в таком случае в тот же час завершился бы и его платонический, невысказанный роман с Варварой Дмитриевной. В его услугах просто не нуждались бы, он не смог бы посещать этот дом и испытывать эти сладкие муки, к коим быстро успел привыкнуть!

«Нет, это мне невыгодно!» – в тяжелых раздумьях качал головой Маркузе, когда шел домой после очередного плодотворного сеанса стенографической записи.

Решив так, он начал вмешиваться в процесс создания «Петербургских трущоб» и всячески старался его затянуть. До обыкновенного саботирования дела, конечно, не дошло, так как Маркузе здраво рассудил, что в этом случае ему легко подыщут замену. Но вместо того он посоветовал Крестовскому затянуть произведение, чтобы объем его раздуть: