Константин Мальцев - Крестовская. Роман

И кстати, в квартире на Большой Морской он поселился с семьей действительно потому, что здесь жила, по выражению Варвары Дмитриевны, «прототип» одного из женских персонажей «Петербургских трущоб». Фигурировала в романе, в многочисленной череде героев, некая генеральша фон Шпильце, «особа лет тридцати пяти», как сказано.

Вот как ее описал Крестовский: «Это очень полная, дородная дама, среднего роста, одетая всегда не иначе, как в шелковое, шумящее, широкое платье. Лицо ее носит чуть заметные следы очень тонких косметик, а черты этого лица являют какой-то смешанный характер. Рыжие немецкие волосы, карие, жирные глаза в толстых веках, с еврейским прорезом, несколько вздернутый французский нос, крупные русские губы и слегка калмыцкие скулы – все это очень неправильное, хотя и характерное в отдельности, в целом являло собою отчасти соединение спеси с пронырливым лукавством и в то же время не было лишено – не то что красоты, а так себе, известного рода приятностей и привлекательности, которые иногда очень ценят некоторые любители».

Если б Маня Крестовская умела в те годы читать и прочитала бы, с пониманием всех слов и определений, роман своего отца, она узнала бы в этом описании их соседку с первого этажа.

Они сталкивались изредка на парадной лестнице с «генеральшей» (такое прозвание она имела в их семье), когда мама или папа выходили с Маней на прогулку в ближайший парк. Мама при таких нечаянных встречах здоровалась с соседкой сухо, только чтобы не нарушить этикета, и, крепко сжав Манину ладошку, поспешно проходила мимо. А папа, наоборот, раскланивался весьма любезно и обязательно останавливался переброситься парой слов.

Рыжеволосая генеральша, столь же галантно поприветствовав Крестовского и ответив на его комплименты, которые он, чего греха скрывать, не без некоторой игривости исподволь отпускал ей, наклонялась к девочке и ласково заговаривала с ней.

– Ах, какое прелестное дитя! – обращалась она к ней, пришепетывая и присюсюкивая и к тому же с легким нерусским акцентом. – Какая миленькая, какая синеглазая! Вся в мать, определенно видать, вся в мать! Вам повезло, Всеволод Владимирович, вы окружены красавицами: и супруга, и дочь – образчики очарования, одна – женского, другая – детского.

Крестовский, улыбаясь, наклонял голову в знак благодарности и согласия с этими лестными словами.

– Да уж, я в этом отношении счастливчик. Ведь и соседки мои, смею заверить, истинные красавицы. Думаю, вы догадываетесь, о ком я веду речь?

– И о ком же? – генеральша кокетливо опускала свои «жирные глаза в толстых веках», наперед зная ответ на свой вопрос.

И Крестовский, разумеется, говорил:

– О вас! О ком же еще?

– Ах, Всеволод Владимирович! – восклицала генеральша, подкатывая зрачки.

Но дальше этих слов Крестовский в своих любезностях и ухаживаниях не заходил. Поэтому генеральша, слегка разочарованная, не без того, вновь переводила внимание на маленькую Маню, молча следившую за их разговором.

– Милое дитя! Вам нравятся леденцы? – Она протягивала девочке, вытянув из ридикюля, плоскую жестяную баночку монпансье. – Угощайтесь!

Маня, как и все дети, любившая сладкое, хватала не одну конфетку, как того требовали приличия, а столько, сколько помещалось в ее маленькую ладошку.

– Маня! – с укором восклицал папа.

Но генеральша только смеялась.

– Пусть лакомится! Только смотри, чтобы зубки от сладкого не заболели.

– Не заболят, – убежденно заверяла девочка. – Я сначала одним зубиком грызу, потом на другой перекладываю. И они не успевают заболеть.

– Что ж, очень рассудительно! – продолжала смеяться генеральша.

Из-за этих вот вкусных монпансьешек, да и просто из-за хорошего обхождения Мане была вполне симпатична соседка. И было досадно, что мама, напротив, ее недолюбливает, не разговаривает с ней при встрече и, соответственно, не дает ей возможности угостить Маню вкусными леденцами. Но ничего нельзя было поделать: мама считала генеральшу папиной любовницей и относилась к ней сообразно с этим.

«Любовница» – вообще странное слово, размышляла Маня. Вроде бы происходит оно от хорошего слова «любовь», а обозначает нехорошую женщину. «Падшую», – услышала раз Маня из маминых уст, так мама назвала генеральшу в очередной ссоре с папой. «Наверно, она когда-то споткнулась и упала», – предположила тогда Маня, но уточнять не стала. Она, будучи развита не по годам, уже догадывалась, что «падшая» – это «взрослое» слово и детям лучше его не произносить. Как и слово «любовница».