Александр Брит - Когда запоют снегири

– Думай, – повторил он, как ему показалось, самое важное слово из только что услышанного, – легко сказать. То, что выжить здесь почти невозможно, он и сам понимал без всяких наставлений. А желание бежать, казалось таким естественным, и только усиливалось с того момента, когда его впихнули как в помойный ручей, в беспорядочный строй военнопленных, обреченно бредущих навстречу мучениям. Из этой пылящей, растянувшейся на добрую версту колонны, он с завистью дважды наблюдал, как группы по несколько бойцов, сопровождаемые нестройной, ленивой канонадой винтовочных выстрелов, бросались в близлежащие лесные заросли, вызывая у недавних попутчиков возгласы сочувствия и одобрения, а меж ними, впрочем, и довольно дружные язвительные окрики. Он бы, не задумываясь, побежал вместе с этими смельчаками, но сил на это не было. Ушибленная нога, тянущая боль в грудине и правом плече, головная боль, отдающая прострелами в виски при каждом резком движении, едва позволяли выдерживать темп неторопливой ходьбы. Сейчас же, как ему казалось, он значительно окреп, и, мог бы, при случае, «сделать ноги». Тем более что он понимал – при местном рационе его относительное здоровье продлится всего несколько дней. Так что, вопрос номер один; – бежать, не бежать? – закрыт с самого начала. Но тут же возникает, не менее важный вопрос; – верить, не верить? – вот где голову сломаешь, чужая душа, потемки. Вызывало некоторое сомнение то, что Николай как будто и не слышит его, а пытается внушить мысль о побеге, не очень-то интересуясь мнением собеседника, уж очень умело, и как бы по заученному тексту выдавая все важнейшие аргументы в пользу побега. Или это только кажется, от страха, и чрезмерной осторожности? Ведь, он говорит то же самое, о чем думаешь и ты, и, это неоспоримый факт. Факт и то, что он тоже не слишком-то доверяет, или просто делает вид, а на самом деле, всё, отлично понимая, играет, преследуя какую-то только ему понятную цель. А с другой стороны, уж слишком все мудрено, где та важная птица, ради которой стоило огород городить, наверняка он не кривит душой, а точно собирается бежать, и тебя с собой за каким-то лядом зовет. Вот то-то и оно, вроде, дюжий мужичина, говорит, что план побега есть, беги, не задумываясь, так нет же, что-то мудрит. Для чего? Тебе это надо? Зачем переливать, из пустого, в порожнее? Понятно же, не побежишь – сгинешь к бабке не ходи – решишься, – может быть, выживешь, не получится, – ну хоть не издохнешь, как безропотная скотина в загоне. От осознания правильности принятого решения, по озябшему съежившемуся телу пробежала сладостная, ласковая, теплая волна. Она овладела им полностью и унесла измученное обмякшее сознание в мир ничем не сдерживаемых грез:

По залитой ярким солнечным светом, широкой устланной сочным, зеленым ковром из молодой травы-муравы, улице, шествовала невиданная, никогда до сих пор не существовавшая, невозможная красота. Она плыла от колодезного журавля, что живописно возвышался у края села, неся на расписном коромысле, опертом на узенькие, хрупкие плечи, до краев наполненные серебрящейся студеной водой, большущие ведра. Блики от воды складывались в ослепительные лучи, которые причудливо поигрывая на лицах многочисленных зевак, заставляли тех, щурясь и широко улыбаясь, уклоняться от назойливых и шустрых солнечных зайчиков. А она плыла, едва касаясь невысокими каблучками своих золотистых сапожек, поверхности почти незаметной, обозначенной всего лишь слегка примятой травой не очень широкой дорожки, и никого казалось, не замечала, и этим еще больше привлекала к себе внимание окружающих. А те, разделившись на несколько неравнозначных по численности компаний по интересам, как будто заранее приготовившись к чему-то важному, провожали ее долгими взглядами, выражающими все что угодно, от восхищения и до крайней степени неприятия и осуждения. Саша, а это была именно она, уже оставила позади самую малочисленную группу, состоящую из нескольких авторитетных бородатых мужиков, безмолвно и степенно оценивших все ее внешние достоинства. Гордо пронесла свой ладный стан мимо активно нашептывающих что-то друг дружке, стоящих внушительным кружком, взрослых деревенских матрон, миновала беспорядочную толпу восхищенных, изрядно обескураженных парней, с оглупленными гримасами вожделения, лицами. Не обратив и малейшего внимания на девиц плотно обступивших, по-видимому, самую словоохотливую подружку, выдававшую наверняка что-то весьма едкое, подразнив нарочитым пренебрежением эту пеструю подбоченившуюся сарафанную ватагу, устроившую обстрел завистливыми взглядами, медленно приближалась. И это был восторг, сковывающий дыхание, и, пронесшийся легким ознобом по всему телу, необычайно волнующий душу восторг.