Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

Витя обрадовался, когда в Харп привезли сына Катерины Петровны. Пресвитер отсидел два года в Мордовии. Он и рассказал Вите о бумаге, полученной от братьев по вере, как выразился баптист, в Англии. Витя решил, что о вызове позаботился кто-то из семьи.

– Тетя Марта или дядя Джон, – хмыкнул Лопатин, – у них был адрес Катерины Петровны…

Два старших брата Василия Ивановича тоже мотали сроки.

– Мы от первого брака мамы, – невесело сказал бухгалтер, – наш отец и отчим умерли в лагерях, из пяти детей отчима двое сидят, а что касается вызова, то нас тоже никто не выпустит из СССР, – Витя утешал пресвитера скорой московской олимпиадой.

– Ленечка захочет поддержать свое реноме на западе, – сказал он Василию Ивановичу, – вас отпустят всей семьей, – Максимовы не сходили со страниц самиздатовских сборников о преследованиях мучеников за веру.

Витя шел по холодному беленому коридору. Вохровец впереди лениво позванивал ключами. Час выноса параш еще не настал.

– Здесь никого не водят на допрос, – Витя прислушался, – у него инстинкт, как у собаки Павлова.

Из-за решетчатого окошечка в стальной двери камеры доносился красивый голос Василия Ивановича. Занимаясь в подпольной семинарии в Подмосковье, нынешний пресвитер подрабатывал в хорах московских театров.

– Я пел даже в Большом, – улыбнулся бухгалтер, – мой приятель запил и отправил меня занять его место на сцене. Охраннники на пропуски хора не смотрели, а я постоял на знаменитых подмостках, – мягкий баритон разносился по БУРу.

– Страшно бушует житейское море, сильные волны качают ладью. В ужасе смертном, в отчаянном горе, Боже мой, Боже, к тебе вопию… – отомкнув камеру, вохровец недовольно сказал:

– Заканчивайте концерт, гражданин. Двое суток поете, у нас уши завяли от вашего поповства. Выходите, вам сократили срок, – Василий Иванович сидел на железной лавке в компании эмалированной кружки с водой. БУР топили кое-как, Витя поежился.

– Я отпросил вас, – сказал Лопатин одними губами, – вы пойдете на свидание, Василий Иванович. Ваша жена, наверное, уже в поселке, – еще одна пачка сигарет перекочевала из его кармана в ладонь охранника.

– Пусть допоет, – попросил Лопатин, – вам ничего не стоит, – некрасивое лицо пресвитера озарилось светом, он поднялся с лавки. Василий Иванович быстро вытер глаза.

– К пристани тихой Твоих повелений дух мой направь и меня успокой, – голос плыл над камерой, вырываясь к слабой лазури северного неба, – и из пучины житейских волнений к берегу выведи, Боже благой, – Витя взял руки пресвитера в свои.

– Все так и случится, – шепнул Лопатин, – и последние станут первыми.

Появившись в Харпе месяц назад, полковник Сидоров не успел досконально разобраться с личными делами двух тысяч зэка, обитающих в колонии строгого режима. Папку Лопатина он просмотрел по диагонали. Полковник помнил, что теневому миллионеру, как он называл Лопатина, запретили личную переписку. Распоряжение ГУИНа появилось в папке после перевода заключенного из Забайкалья в Харп.

– Там было еще что-то, – Сидоров незаметно нахмурился, – надо сообщать в Москву о его свиданиях, но ему запрещены свидания.

Сидоров решил не обращать внимания на это обстоятельство. Москва славилась любовью к аккуратно отпечатанным бюрократическим бумажкам, часто противоречащим друг другу. Полковник рассудил, что за полторы тысячи километров от столицы он может позволить себе небольшую вольность. В его бывшей мордовской колонии браки заключала неприятная тетка из местного ЗАГСа. В Харпе отдела регистрации гражданского состояния не завели. Местные жители расписывались в Салехарде, однако для тамошних дамочек Харп оказался слишком дальним светом.

Сидорову разрешили заключать браки самому. Полковнику хотелось оказаться на месте регистратора, но еще больше на месте самого Лопатина.

Гражданка Гольдберг, которую не хотелось называть гражданкой, напоминала аппетитную булочку. Кудряшки цвета темной карамели падали на вязаную кофточку, облегающую нужные места. Сидоров старался не смотреть в ее сторону слишком откровенно. От Майи Наумовны умиротворяюще пахло сладкой выпечкой. Полковник радушно подлил ей чая.

– Очень вкусно, товарищ полковник, – прощебетала девушка, – большое спасибо, – Сидоров шутливо погрозил ей пальцем.

– Андрей Степанович, – велел начальник колонии, – я, можно сказать, ваш посаженый отец. Знаете, кто это такой? – Майя Наумовна потупилась.