Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

Уважая только Ювелира, товарища Андропова, Наум Исаакович пророчил ему должность генсека. Он верил в слухи о еврейском происхождении нынешнего главы Комитета.

– Аидише копф, – Наум Исаакович налил себе целебного чая на травах, – он продвигает в секретари ЦК земляка. Южная мафия сплоченнее остальных фракций в Политбюро, – Горбачева тащили в секретари ЦК и Громыко с Сусловым.

– Потому что он почти единственный на Старой площади, кто не напоминает Кощея Бессмертного, – развеселился Эйтингон, – но это партийные дела. У нас впереди более важные вещи, то есть обеспечение безопасности страны, – визит Атоса представлял именно что угрозу безопасности страны.

– Дело шито белыми нитками, – сказал Эйтингон Саше, – его отправила сюда твоя проклятая кузина М. Она мастерица загребать жар чужими руками, – Наум Исаакович помолчал, – ее мать была такой же. Кукушка никогда сама не подставлялась под пулю, – вспомнив допросы женщины в июне сорок первого, Эйтингон поправил себя:

– Вернее, один раз она подставилась, но с дальним расчетом. М. больше не пошлет к нам сыновей, – Эйтингон затянулся сигарой, – пусть месье барон сует голову в петлю. Он приехал сюда за щенком Монахини.

Сирота Юдин очутился в детском доме в Нарьян-Маре. По документам мать ребенка отказалась от него после рождения. Саша считал, что мальчишке надо повариться в собственном соку.

– Его там не убьют, – сказал он Эйтингону, – а после операции с Атосом я предъявлю мальчишку Фокуснику. Мерзавец пойдет на все ради спасения сына…

Крючков и Андропов считали Фокусника перспективным кадром. Наум Исаакович с ними соглашался.

– У него появится трагический флер, – Эйтингон пощелкал крепкими пальцами, – оступившись, осознав ошибки, он вернулся в Москву повзрослевшим. Пусть кропает свои книжки и сценарии, – Наум Исаакович ощерил острые зубы.

– За границу мы его не выпустим, зато он сможет воспитывать сына, – подытожил Эйтингон.

Их волновала выжившая, согласно сведениям из Италии, Монахиня. Через местных леваков на Лубянке узнали, что искалеченная женщина вернулась в Лондон. Наум Исаакович не сомневался, что Монахиня спряталась под крылом семьи.

– Получится элегантно, – решил он, – можно одним махом избавиться от Моцарта и профессора Эйриксена. Мы ничего не забываем, а они отработанный материал…

Ветер играл шелковыми портьерами. Над серебряным антикварным самоваром, над гарднеровскими плошками с вареньем лениво жужжали пчелы. Саша замялся:

– Хорошая мысль, товарищ Котов, но вряд ли мне стоит появляться в Лондоне, – Наум Исаакович покачал головой.

– Для таких акций и нужна твоя будущая группа. Пусть получат боевое крещение, – он уверенно положил ладонь на папку.

– Что касается мадам баронессы, – в темных глазах заиграли озорные искорки, – я имею отношение к книгопечатанию, по документам я редактор. Я съезжу на выставку и познакомлюсь с мадам де Лу, – подытожил Эйтингон, – девушка нам пригодится, – Саша неуверенно сказал:

– Вам идет восьмой десяток, товарищ Котов, – Наум Исаакович отозвался:

– Тем лучше, милый. Меня не в чем заподозрить, я безобидный старик с палкой…

Презрев трость черного дерева, прислоненную к плетеному креслу, он легко поднялся.

– Я видел Маяковского и Мейерхольда, я жертва незаконных репрессий. И я не забыл, как обращаться с красивыми девушками, – свистнув собакам, он улыбнулся.

– Пойдем, милый, погуляем.

Автомат с газировкой зафыркал, ледяная вода полилась в туристический стаканчик. Продавщица мороженого, скучающая под навесом лотка, томно позвала:

– Молодой человек, пломбир не желаете? – ей понравился широплечий парень в брезентовой куртке.

– Есть крем-брюле, эскимо, стаканчик с черной смородиной, – девушка похлопала щедро накрашенными глазами. Продавщица решила, что перед ней геолог. Загорелый голубоглазый парень тащил яркий рюкзак и гитару. Светлая борода завивалась волнами. Незнакомец, напоминающий артиста Черкасова из старого фильма, белозубо улыбнулся.

– В следующий раз, девушка. Держите, – он порылся в походной сумке – вам гостинец с Алтая.

Рядом с лотком висел газетный щит. Продавщица не ожидала бойкого дня. Вчера дети пошли в школу.

– Гости столицы уже разъехались, – она обмахнулась бумажным веером, – а отпускники еще не вернулись с юга.

Деревья в парке бывшей Лепехинской лечебницы шелестели зеленой листвой. Над Покровкой неслись пышные облака. Скучая без покупателей, девушка изучила вчерашние газеты и афишу первой международной книжной ярмарки. Интуристы на Покровку не заглядывали. На бойкие места на улице Горького ставили продавщиц, сумевших угодить начальнику торга.