Олег Красин - Солнечный ветер. Книга первая. В тени двух богов

– Наверное, хочет произвести впечатление. Но ты откуда все знаешь?

Фаустина многозначительно усмехнулась.

– Я бывала у него дома. Но меж нами ничего нет.

– Зная тебя, я бы удивилась, – не удержалась от язвительного замечания Домиция.

– Нет, я была с другим мужчиной. А что такого? Ты же не можешь упрекнуть меня в дурном поведении. С моим Титом одна скука. Только и разговоры об урожае, да ценах на зерно, да о засухе. Но я не такая старая, чтобы запереться с ним в Ланувии.

– Но как же Тит, он ведь узнает когда-то?

– А он и так догадывается. Но прощает. Он так великодушен, мой Антонин, потому я и не развожусь с ним, как некоторые матроны, поменявшие по нескольку мужей. Слышала о Кальпурнии? У нее уже пятый. Но, я тебе еще до конца не рассказала о Цейоние. Так вот, своей жене Авидии на ее упреки в изменах он говорит, что супруга – это символ достоинства, а не предмет для наслаждения.

– Довольно глупое оправдание, – пожала плечами Домиция. – На месте Авидии я бы уж точно развелась.

– Ты слишком строгих правил, поэтому мужчины тебя обходят стороной.

В это время Цейоний со своего места, наконец, бросил белый платок на арену, и начались скачки. Шесть колесниц, взвихривая песок, понеслись по кругу объезжая длинную стену, с расставленными на ней скульптурами. Публика начала неистово кричать, подбадривая смелых ездоков. Фаустина тоже закричала, показывая рукой на возницу в синей тунике. Это была ее квадрига, которой управлял раб Агаклит.

Возглавлял гонку зеленый. Как понял Марк из пояснений Фаустины, это был Гемин, человек, принадлежавший Цейонию. Сам Коммод тоже громко орал со своего места, как и его сидевшие рядом дети – Фабия и Луций. Неистово кричала находившаяся здесь же неудовлетворенная жена Авидия, и крик ее показался Марку похожим на истерику.

Разговор тети и матери, свидетелем которого он невольно стал, заставил его приглядеться к этой женщине. Она была невысокого роста с миловидным лицом. На голову накинут платок, руки увешаны золотыми браслетами, тускло сверкающими на солнце. Она показывала Цейонию на возницу в зеленом и что-то громко говорила.

Какое-то время Гемин возглавлял скачку. Они пронеслись несколько кругов, и уже шесть шаров снял специальный раб, обозначая, что остался финальный седьмой круг. Неожиданно кони Агаклита помчались как бешеные, и он почти настиг лидера. Болельщики, казалось, сошли с ума. Фаустина вскочила с места. Больно вцепившись в плечо Марка, чтобы не упасть, она вопила, топала ногами и грубо ругалась, как какой-нибудь пролетарий из бедных кварталов Рима.

– Вперед, гони Агаклит! – надрывалась она. – Гони! Гони! Ах ты, ленивая скотина!

Посещавший скачки и раньше, Марк не удивлялся поведению тетки, такая уж она была, его родственница: азартной, своенравной и легкомысленной.

Между тем Агаклит сравнялся с Гемином, и они понеслись рядом, скаля зубы, выделявшиеся белыми полосками на их пыльных серых лицах, яростно стегая кнутами по спинам лошадей. Оставался последний поворот перед финишной прямой.

Напряжение достигло невиданного накала, и даже Марк вскочил с места. Как и все, он громко кричал, топал, размахивал руками. Он словно сошел с ума наравне с толпой. Куда подевалось его замечательное спокойствие? Куда подевалась философия киников и стоиков, которую он впитывал от Диогнета и Александра Котиейского?

Он чувствует в себе нечто первобытное, темное, затмевающее ум, словно им завладел дух хищника, требующий догнать и растерзать врага, насладиться его кровью. И он невольно переносится мыслями на арену, представляя себя в синей тунике. Это он, Марк, несется в пыли вдоль Цирка, он с силой бьет лошадей кнутом, он скалит белые зубы, готовый перегрызть глотку сопернику.

Тем временем на повороте квадрига зеленого возницы задела колесом повозку Агаклита и тот вылетел из нее, точно камень из пращи, кубарем покатился в сторону. Все было кончено. Нет, синим сегодня не придется праздновать триумф.

После скачек Фаустина, Домиция и Марк отправились в лошадиные стойла, чтобы узнать о здоровье Агаклита – такой раб, искусный наездник, стоил дорого. Туда уже спустился довольный победой своего возницы Цейоний. О его приходе оповестили два скорохода-глашатая, которым он приделал на спине золотистые крылья. Это было модным новшеством для Рима.

«Консул Цейоний Коммод!» – возвестили они трубными голосами, предупреждая появление магистрата. Такое неприкрытое самолюбование Цейония у многих вызывало усмешку.