Иван Головня: Следы ведут в прошлое

И Андриан Карпович выкручивается. По целым дням и ночам мотается по губернии если не на машине, пошарпаном пятиместном «руссо-балте», то на лошади, гоняясь за бандами, отыскивая заброшенные хутора, где они скрываются, устраивая засады, допрашивая пойманных бандитов, проводя оперативки и делая все остальное, что полагается делать начальнику губмилиции, и даже сверх того.

Поэтому неудивительно, что большей частью кабинет начальника Бережанской губмилиции пустует. Но вчера позвонили из Комвнудел и потребовали немедленно составить и прислать сводку проделанной за прошлый месяц работы, и Адриану Карповичу ничего не оставалось, как отложить все дела и засесть с самого утра за бумаги. Заодно, пользуясь предоставившейся возможностью, он вызвал для беседы начальника Сосницкой уездной милиции.

К одиннадцати часам сводка готова, и Онищенко отдает ее дежурному, чтобы тот отослал в Харьков.

Воробьи к этому времени перестали митинговать и разлетелись по своим воробьиным делам, и теперь в кабинет доносится лишь истеричное повизгивание механической пилы с расположенной неподалеку лесопилки, да еще изредка прогромыхает по булыжной мостовой подвода.

Сходив в дежурку и подкрепившись там кружкой горячего морковного чая с сухарями, Онищенко возвращается в свой кабинет и, сняв пиджак – солнце уже довольно высоко, отчего в кабинете становится заметно жарче, – принимается просматривать скопившиеся на столе бумаги.

Перед полуднем в кабинете появляется начальник Сосницкой милиции Бондарь, худощавый, по-военному подтянутый мужчина в заправленных в высокие сапоги красных кавалерийских галифе и перетянутой крест-накрест скрипучими ремнями потертой кожаной тужурке. На широком ремне, туго стягивающем тонкую талию Бондаря, висит внушительного вида деревянная кобура с маузером. Из-под сбитой набекрень кубанки задорно торчит пышный черный чуб. Вместе с тонкими вразлет бровями, круглыми глазами, похожими на ягоды терновника, тонким с горбинкой носом и щегольскими усиками этот буйный чуб делает начальника Сосницкой милиции похожим на этакого отпетого сорвиголову, отчаянного цыгана-конокрада. На самом деле Бондарь потомственный украинец, выходец из Херсона. Правда, с примесью турецкой крови – его бабушка по матери была турчанкой. На вид Бондарю не больше тридцати.

– Наконец-то! – оживляется Онищенко и, выйдя из-за стола, крепко жмет руку Бондарю. – Заждался я тебя, Александр Афанасьевич.

Онищенко и Бондарь старые знакомые и, несмотря на разницу в возрасте, большие приятели. Познакомились они в феврале двадцатого года в Харькове, где неспокойная военная судьба свела их в Особом отделе Юго-Западного фронта. Они работали там в комиссии по борьбе с бандитизмом. Впрочем, «работали» – не то слово: они денно и нощно дрались с контрреволюционными формированиями, руководимыми всевозможными «батьками», «атаманами» и даже самозваными «гетманами». Затем, летом двадцать первого года, Онищенко и Бондарь в составе особой дивизии ВЧК товарища Якимовича (Онищенко командовал там полком, а Бондарь – эскадроном) воевали с махновцами. Осенью того же двадцать первого их, снова же вместе, бросили на разгром недобитых петлюровских частей, оставшихся в Украине после бегства за границу Верховного атамана. И когда в конце года Онищенко получил назначение на должность начальника Бережанской губмилиции, он добился, чтобы туда же назначили и Бондаря.

– Садись-ка вот сюда, – указывает на диван Онищенко, – и рассказывай, как доехал. А то я уже, признаться, начал подумывать, не случилось ли чего в дороге.

Бондарь осторожно присаживается на краешек дивана, боясь испачкать его пылью, которую в спешке не успел стряхнуть.

– Да сядь ты нормально, – ворчит Андриан Карпович, усаживаясь рядом. – Как барышня, ей-богу…

Хотя Онищенко давно знает Бондаря, его не перестает удивлять в младшем товарище какая-то двойственность: с виду – этакий бесшабашный рубака, который, того и гляди, выхватит свою шашку и начнет крошить направо и налево; на самом же деле – вежливый, деликатный и даже несколько стеснительный молодой человек. А весь этот залихватский вид – не что иное, как маска, призванная скрыть эту самую деликатность и стеснительность.

Правда, когда требуется, в бою или схватке с бандитами, Бондарь становится неузнаваем – хладнокровным, бесстрашным и беспощадным к врагам советской власти. Особенно славится он меткой стрельбой из своего маузера. С этим маузером он не разлучается вот уже пятый год, несмотря на то, что ему не раз сулили за него золотые горы. Дело, конечно, не в маузере, а в зорком глазе и твердой руке его хозяина.