Валентин Пронин - Полет орла

– Как же ты умоталася по дорогам-то, Татьянушка. И пареньки твои еле ножонками передвигают. Ох, сердешные, умаялися…

– Ой, а что видели только что… как наших-то православных мужиков басурмане штыками запороли до смерти. Что ж это деется-то на свете? Когда кончится? И неужели не будет им наказания Господнего за кровь и муки людские?

– Успокойся, голубушка, Бог все видит. А беды да хвори посылает за грехи. Ну да и извергам энтим, нехристям безжалостным, тоже свой черед придет. Они и сейчас уж иной раз озираются да квелые ходят, – увещевала Татьяну старушка Глафира Федотовна. – Ну, ступайте, умойтеся с дороги. Сейчас я вас покормлю чем Бог послал.

Умывшись, сели за стол. Федотовна подала варево кое-какое постное из капусты, свеклы да разварного пшена. Луковицы почистила, отрезала черного комковатого хлеба, кусок сала принесла.

Ребятишки с голодухи накинулись, только ложки мелькали. Поела скромно и Татьяна. Все вздыхала да головой качала, пока старуха Глафира Федотовна рассказывала о происшедшем в Полоцке.

– Как вошли в город, погреба с вином опустошили. Кур да овец у многих наших перерезали. И давай песни свои горланить. А потом между собой грызлись хуже собак. Иных еле разымали. Они тут какие ни то разные. То ли хранцузы, то ли немчура какая али еще всякие инородные. Стали мужиков на земляные работы гонять. Кто плохо копает, бьют без жалости. А кого и насмерть забивают.

– Пропасти на них нет, окаянных… Сколь горя принесли на землю нашу… И нет им кары ни от людей, ни от Господа…

– Ан не вовсе кары-то не бывает… Вот, глядишь, поедут цельным отрядом с подводами по селам – харч, значит, и сено для лошадей собирать… А ворочаются пустые да еще с десяток-другой раненых своих и убитых везут. Ну, тут лучше на глаза им не попадайся: из-за пустяка али беспричинно жизни лишить могут. Видать, многие-то деревни безлюдные стоят, православные давно со всем хозяйством в леса да дебри подались. А еще есть молодцы в округе, что на этих сборщиков нападают и побивают многих. То ли мужики простые – кто покрепче да помоложе – топорами, вилами да дубьем их лупят, то ли из военных наших – солдаты да охвицеры оружие имеют и охотятся на их, как на диких зверей.

– Они и есть зверье дикое, только хуже, – вставила, оживившись, Татьяна.

– А уж кого они боятся пуще чертей, так это казаков-конников с Дону. Как услышат али увидят их где поодаль, так усы торчком, глаза лупят да гомонят «касак, касак»… Мол, беда, страсть, спасайси, кто может…

– Так им и надо, грабителям… Значит, не вовсе Господь-то православных оставил… – заметила Татьяна, нахмурившись.

– А ироды-то проклятые, что удумали, – позолоту с икон обдирают штыками да тесаками своими и утварь церковную и монастырскую в телеги набили. В храмах же у Спаса конюшню устроили… Места им другого нет… Моего Ивана тоже на работы гоняют. Пока, слава Господу, живой к вечеру возвращается. А тебя-то, бабонька, какая судьба занесла в Полоцк?

– Деревеньки нашей нет более – спалили. Муж в кое-то ополчение ушел и пропал. Сама чудом с детьми спаслась… – рассказывала Татьяна. – Скитались по чужим углам, теперь вот к вам пожаловала. Не прогоните?

– Да, видать, горюшка ты хлебнула вдоволь. Но не ты одна такова. Страдает народ от чужеродного нашествия. А гнать зачем? Хотя у самих только пыль да крошки в ларе, а похлебку какую сварим и хлебушком разживемся. Теперь худо, конечно, с хлеба на квас перебиваемся. Жаль, детишкам вот молочка нет. Всех коровенок забрали да забили, проклятые.

– И у меня кое-что припрятано, – заторопилась Татьяна, доставая из-под своего шушуна узелок – а в нем половина каравая, с десяток луковиц и кусок сала.

Поздно вечером пришел с земляных работ Иван. Молча добрался до печи и задрал рубаху.

– Помажь-ка маслом льняным, – попросил жену дрожащим голосом. Татьяна увидела на спине мужика несколько кровавых запекшихся рубцов.

– Господи Боже, что ж такое за несчастье?

– Батюшки светы, за что тебя так-то? – заголосила плаксиво Федотовна. – Всю спину изуродовали…

– За то, что землицу плохо на ихний редут лопатой кидал.

Утром Иван поднялся, почесывая исполосованную спину, и вышел в сени умыться. За ним выскользнула Татьяна.

– Дяденька Иван, а где тот редут, про который ты давеча сказывал?

– А тебе-то что до французского редута?

– Значит, надобно, раз спрашиваю.

– Ты, девка, не шути. Дети сиротами останутся, коль француз твой интерес к редуту заметит.