Валерий Есенков - Совесть. Гоголь

Чего же более было в жизни его: добра или зла? Кому и за что ещё следовало ему заплатить?

Когда-то, казалось, слишком неправдоподобно давно, жил и он в вечном городе Риме, занимал просторную комнату на виа Феличе, 126, что по-русски величалось бы так: Счастливая улица.

И был он единственно счастлив на ней.

В его комнате, неприступной и строгой, как келья, были голые стены, чтобы пустые безделки или, того хуже, картины не отвлекали его от труда, два невысоких тесных окна, прикрытых частыми решётками внутренних ставней, в дневные часы оберегавших его от жара неотразимого южного солнца, и большой круглый стол посредине для слишком немногих гостей, иногда и лишь по строгому уговору посещавших его. Направо от двери стояла кровать. К стене, рядом с маленьким шкафом, заставленным книгами самых избранных авторов и драгоценными для него лексиконами, приткнулся соломенный узкий диван, на котором он изредка отдыхал среди дня. У другой, в ряду соломенных стульев, в беспорядке заваленных раскрытыми книгами вперемешку со смятым бельём, возвышалась конторка с графином холодной воды, зачерпнутой им самим из фонтана, с небольшим истёршимся ковриком, предохранявшим от холода его слабые ноги.

В той безлюдной, беззвучной прохладе он задумчиво перечитывал Данте [4] ... Данте Алигьери (1265 — 1321) — итальянский поэт, автор книги сонетов и прозы «Новая жизнь» (1293), трактата «О народной речи» (ок. 1305) и др.; основное произведение — поэма «Божественная комедия» (1307 — 1321, 100 песен) делится на три части: «Ад», «Чистилище» и «Рай». , любимейшие сочинения Пушкина [5] Пушкин Александр Сергеевич (1799 — 1837) — поэт, родоначальник новой русской литературы; впервые о Гоголе ему сообщил П. А. Плетнёв в письме от 22 февраля 1831 г., личное знакомство состоялось в Петербурге 20 мая 1831 г.; в 1833 — 1835 гг. участвовал в хлопотах о предоставлении Гоголю кафедры истории в Киевском университете, советовал ему писать историю русской критики, передал сюжеты «Ревизора» и «Мёртвых душ», а в январе 1836 г. привлёк к сотрудничеству в журнале «Современник». , бессмертную «Илиаду» [6] ...бессмертную «Илиаду»... — «Илиада» — древнегреческая эпическая поэма (VIII — VII вв. до н. э.), приписываемая наряду с «Одиссеей» Гомеру; памятник мирового эпоса. , изумительно переведённую Гнедичем [7] Гнедич Николай Иванович (1784 — 1833) — поэт и переводчик, член Российской академии; главный труд — перевод «Илиады» Гомера (1807 — 1829) размером подлинника — гекзаметром. , был твёрдо уверен в том, что всего несколько истинных книг довольно для наполнения всей умственной жизни разумного человека, и, напитанный их соками, выращивал поэму изо дня в день за простой, давно крашенной, деревянной конторкой.

Мозаичный мраморный пол приятельски шелестел под подошвами сапог, когда он подолгу шагал, давая набрать настоящую силу каждой мысли, каждому образу, каждому слову, каким выразить должно ту мысль и выставить на всеобщее обозрение образ непременно единственным, лучшим, иначе из творчества выглянет одна пустая замашка пера.

Славное было, сердечное, необозримое время! Кто, обречённый творить, о таком не мечтал! Кто, одарённый страстью труда, не бросался в него с головой, как в целебные волны волшебного моря! Кто бы, встав утром к станку, не творил!

Николай Васильевич безучастно смотрел сквозь двойное стекло на глубоко заснеженный двор, от одного вида которого так и тянуло морозом, студёной зимой, а сам видел себя молодым, с коротеньким гусиным пером, с растрёпанной головой, с ликующими, живыми глазами, с проникновенно-сосредоточенной мыслью на просветлённом лице, с толпой удивительных образов, подступавших к нему, которые своими речами, гримасами, вывертами рук или ног, прыжками или трусцой напористо и весело осаждали его.

Да, он в вечном городе Риме творил увлечённо, взыскательно, счастливо, обдуманно и со смыслом, как никогда. Синьор Челли, хозяин, сухой краснощёкий старик с ноздреватым раздувшимся носом, с круглой, как мяч, головой, потерявшей почти все когда-то чернокудрые волосы, столкнувшись с ним на каменной лестнице, когда он в пятом часу отправлялся обедать к Фалькону, озадаченно вопрошал, покручивая на самой макушке светлый старческий пух, сняв почтительно шляпу, сбоку оглядывая хитрющими глазками:

— Синьор Никколо, что вы поделываете так долго один у себя наверху? Для чего вам сидеть взаперти, когда все форестьеры с утра до ночи бегают, подобно газелям, чтобы осмотреть какой-нибудь обвалившийся камень, который я не взял бы на ремонт вот этих старых ступеней? Берегите здоровье, это я вам говорю, почаще выходите на воздух, на ваших бледных щеках совсем не играет румянец, который должен всегда украшать уважающего себя человека.